Ознакомительная версия.
- Знаешь, что скажу? - вдруг глухо, с придыханием, заговорил парень. Знаешь? Так вот, знаешь, чего хочу? Обратно! Пусть у меня вторую заберут, но вернут обратно на заставу. Не могу здесь! Не могу! Кому я такой нужен?
- Конечно, нужен! - возразил Виктор, понимая всю лживость своих слов.
- Никому не нужен, - упрямо возразил инвалид. - Девчонка, вон, бросила. На море, вот, позавчера вместе приехали: я, она, братан ее. В ресторан собирались. Так она сбежала куда-то. Сказала, что на минуту, да так и не появилась, а братан ее какого-то ханыгу приволок. Здесь камас похавали, попили, а потом к бабам перебежали. Ведь на мои деньги приехали! Да пайсы не жалко! За что он так? И она? За что? Веришь, туда хочу! Я, вот, когда набухаюсь, так по ночам плачу. Мордой в подушку, чтобы родители не слышали, и плачу. А когда обкурюсь, так на заставу все возвращаюсь. Если подумать, так ни хрена хорошего там не было. А сейчас для меня - это самое время! Вспоминаю какие-то мелочи там и радуюсь.
- Как правило, в жизни мелочам мы и радуемся, - сказал Егоров.
- Там самое время было. Понимаешь? Другого такого нет и не будет. Так что делать?
- Не знаю, - все сильнее сжимал пальцы в кулаки под столом Виктор, Жить! Понимаешь, жить!
- На хрена? - клонил голову набок парень. - На хрена? Я только там человеком был! Нужен был! А здесь? Кому я здесь нужен? Из военкомата, вон, позвонили, чтобы зашел. Так прапор какой-то вышел, бумагу под нос сунул, сказал, чтобы расписался. Я расписался, а он мне коробочку с орденом в рыло. И все. До свидания, младший сержант Зиненко. Вот так!
- Сволочи они там, в военкоматах. Крысы паскудные, чамары болотные. Не обращай внимания.
- Ага, а как старая сволочь на базаре сказала, что я ногу по пьянке потерял. Я иду и слышу, как она другой такой же паскуде шепчет: "Гляди, видно пьяный шел и под трамвай попал. Такой молодой, а уже алкаш!" Я чуть не убил ее тогда. Еле оттащили.
- Плюнь.
- Харкоты не хватит, - обреченно сказал инвалид. - Ладно, ты иди, не смотри на меня. Так тебе дать "дури"?
- Спасибо, не надо.
Виктор сжал высохшее запястье калеки и быстро пошел прочь. Перед самым выходом, не выдержав, он воровато оглянулся.
Парень каким-то остекленевшим взглядом смотрел в стену, держа в руке очередную рюмку с водкой. За его спиной топтались, танцуя, парочки. Среди них особенно выделялись ребята, с которыми он недавно выпивал.
Парни крепко прижимали к себе размалеванных девиц и беспокойно шарили руками по их спинам.
Егоров почти бежал вдоль ресторанов, держа девушку за руку. За большими окнами звучала задорная музыка и видны были дергающиеся фигурки людей. Танцующие напоминали кукол.
Вокруг смеялись разряженные люди.
Мошки роились вокруг фонарей.
К шашлычным тянулись очереди. Народ замедлял шаг возле прилавков с вином, пивом, лимонадом. А Виктор все мчался вперед. Девушка едва поспевала за ним, часто стуча каблучками.
"Скоты, скоты, скоты, - раз за разом повторял про себя Егоров. - За что вы его так, за что, за что?"
И думал он в эти минуты не о душках, а о тех подонках, которые ездят в огромных черных машинах и принимают политические решения; которые, обожравшись деликатесами из закрытых распределителей, сытно рыгают и размышляют, куда еще можно отправить на экспорт эти долбанные марксистско-ленинские идеи, их единственный товар, который худо-бедно расползается по миру.
Виктор размашисто шагал и думал о тех негодяях, которые все пишут и пишут труды о подобной экспансии, подводя, так сказать, научную базу, обязательно нашпиговывая свои опусы цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина, Брежнева, Черненко и снабжая их диаграммами и процентными выкладками.
Это была адская кухня, где в огромном черном котле варилось такое приглядное на вид, но очень ядовитое, по сути, зелье. А в качестве необходимых компонентов и приправ использовались они: молодые и одураченные. Благо, их было много и зашвырнуть очередную порцию идиотиков в котел не составляло никакого труда. При условии, что они сами туда с удовольствием ныряли.
Октябрята - внучата Ильича.
Пионеры всей страны делу Ленина верны.
ВЛКСМ - верный помощник партии. Номер комсомольского билета 53389654. Перед памятью павших борцов за дело Революции - клянемся! Клянемся! Клянемся!
Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, принимая перед лицом моих товарищей эту торжественную присягу... И если я нарушу эту мою торжественную клятву - пусть меня постигнет суровая кара, ненависть и презрение...
Здравия желаю, товарищи солдаты, сержанты, прапорщики, офицеры! Поздравляю вас.. Ура-а-а! Уряа-а-а! Уряа-а-а-а!!!
А потом - коробку с орденом в харю и на помойку! Отдыхай, герой! Ковыляй, калека!
"Это вы оторвали ему ногу, скоты, - думал Егоров, - куря одну сигарету за другой. - Вы, целующие холодными дряблыми губами морщинистые щеки жен и заботливо возящиеся с внучатами на госдачах. Вы - писаки, поэты, сочинители героических ораторий, которые совершенно не верят в то, что делают, но непременно прославляют красивую смерть во имя идеи. Только, вот, скоты, вы не знаете, что смерть никогда не бывает красивой. И что это за идея такая, ради которой стоит непременно умереть? Вы - мордастые комсомольские работники в одинаковых пиджачках со значками на лацкане и вы - партийцы, у которых задницы шире плеч.
Это все вы, ветераны Великой Отечественной, на своей шкуре испытавшие всю мерзость войны, сожрали его ногу, потому что именно вы, фронтовики, ничего не говорили нам о настоящем оскале войны, в чьей глотке исчезают руки, ноги, глаза, тела, души, а лишь благословляли нас на новые битвы, позвякивая медальками, прицепленные к кителям старого образца, остро отдающих нафталином.
Это ты - послушное рабское общество, постоянно аплодирующее-одобряющее-поддерживающее, пусть даже на заклание отдают твоих ни в чем не повинных детей, растоптало его!
Скоты, скоты, - лихорадочно твердил Егоров. - Каково ему видеть, как танцуют вокруг? А вы цепляете себе на грудь очередную звезду Героя, говорите об идее, которая непременно овладевает миром, и прикидываете своими прокисшими мозгами, куда бы отправить нас дальше, на какой континент, чтобы сделать очередную прививку социализма. А парням звезды другие - железные и над могилами! За что вы нас так ненавидите? За что?"
Скомканная пустая пачка полетела в море. Они стояли на пирсе, на который настойчиво и безуспешно наползало море. Сияющий, залитый огнями берег был за спиной.
- Правда, мы никогда не расстанемся? - спросил Виктор.
- Конечно, - ответила девушка и обняла Егорова.
- Кого ты больше хочешь - мальчика или девочку?
- Мальчика.
- Ни за что на свете, - покачал головой Егоров, - ни за что! Лучше девочку. Они все-таки для дома, и им не надо служить в армии. Ведь он для войны. А там - смерть. Понимаешь, человек родился, живет, его кто-то любит, и он любит, а потом он вынужден убивать или его убивают. Бац - и нет человека, нет жизни. Все обрывается, абсолютно все! А еще хуже, когда без ноги, руки или глаз. Тогда жизнь вообще обходит человека стороной. И только он один знает, сколько сил надо потратить, чтобы обратно вползти в нее. Страшное это дело война! Очень страшное! Думаешь, Зиненко этот предполагал, что без ноги останется, что все именно так сложится? Да никогда. Уверен, что рвался он туда. А в итоге? Представить нельзя, как он страдает. И так всю жизнь! Думаешь, он пошел бы туда, если б знал, чем все это закончится? Да нет же, нет! Если бы каждый человек понимал, что именно с ним может произойти несчастье - он сто раз подумал прежде, чем брать автомат. Ведь те, кто эти самые войны начинают, - никогда не страдают. И родственники их тоже. А если бы мы не пошли, то, может, и войн никаких не было.
- Но ведь не все возвращаются инвалидами? - сказала девушка.
- Не все. Это судьба. Но никому не пожелаю такой судьбы!
- Я тоже, - сказала Ирина и еще сильнее обняла Егорова, - какое счастье, что ты жив и здоров!
Виктор сказал тогда о судьбе, не подозревая, что через несколько дней она обойдется с ним жестоко, как и с тем парнем.
Сейчас, совершенно одинокий среди веселящихся посетителей кафе, Егоров вспомнил о калеке, и ему стало нестерпимо стыдно перед ним.
Тогда Зиненко неприкаянный сидел в ресторанном шуме и был никому не нужен, а Виктор, единственная родственная душа, убегал от него, не желая испортить себе настроение, не взяв на себя даже частичку чужой боли. Тогдашнее одиночество солдата вернулось теперь к Егорову.
"Может, это расплата, - подумал офицер, - глядя, как рядом с лестницей, у входа, несколько парочек танцуют на небольшом пятачке - единственно свободном месте в заведении. Может, это наказание не только за брошенного искалеченного солдата, но и за всю мою жизнь там. Ведь я мало кому принес добра. А на втором году стал убивать даже больше, чем надо".
Егоров залпом допил водку прямо из горлышка, а затем стал уминать бутерброды, мысленно поблагодарив за них Светку. Только сейчас он почувствовал, насколько проголодался, вспомнив, что за день так ничего и не поел.
Ознакомительная версия.
