где?
Сухой, похожий на промокашку, асфальт постепенно превращался в решето.
–Что с тобой?–обернулась,–Князев.
Опять Князев…. Шелк, и над моей головой выросла круглая крыша.
–А ты запасливый.
–Я забывчивый. Он у меня в рюкзаке с тех пор, как к тебе на дачу приезжал.
–Ты же говорил, что проездом?
–Разве?
Решето исчезло. Его место заняла лоснящаяся мокрая твердь, на которой подпрыгивали частые фонтанчики
–Долго мы не продержимся и эта заплатка,–Макс кивнул на зонт,–не спасет. Надо куда–нибудь под навес.
Дождь лил уже сплошной стеной, а фонтанчики превратились в гейзеры. Они подскакивали так высоко, что доставали до коленок. И что толку, что мы, плотно прижавшись, друг к другу, сжимаем в руках уродливый гриб? Он почти бесполезен и закрывает разве что наши лица. В босоножках вода чавкает, джинсы намокли, а концы штанин стали шершавыми, как наждак, и елозят по пяткам. Какая же здоровая территория.… Еще чуть–чуть.… Уф, ворота. Советский ампир–это вещь! Под этим «дворцом» не только от дождя укрыться можно, но и жить без проблем. Е–мое! Что ж так холодно? Я пытаюсь отжать джинсы, но пальцы не слушаются и тяжелая ткань, изрядно их, исцарапав, вырывается на волю.
«Погоди,–Князев опускается передо мной на корточки и начинает выкручивать сначала одну штанину, потом другую. Мне неловко,–Да не парься ты. Никому до нас и дела нет,–улыбается Макс. Он, что мысли мои прочитал?–Ну вот. Более–менее,–Князевская рука деловито путешествует по моей штанине,–Сейчас только подверну их повыше, а то у тебя вместо пяток кровавое месиво. Он аккуратно закатывает мне джинсы чуть ниже колен. Получаются симпатичные бриджики,–Подними–ка, ногу,–Я повинуюсь. Макс снимает с моей ступни разбухшую от влаги босоножку,–Теперь другую. Порядок! Все равно от них сейчас никакой пользы».
Направление ветра меняется и куски мокрого «полотна» то справа, то слева накрывают сиротливо толпящихся под аркой людей. Тому, кто в середине, хорошо, но мы–то с краю! И куда, черт возьми, девалась утренняя жара? Наших в толпе нет, значит, они уже в метро. А вдруг?….. Я вытягиваю шею и сквозь водяную ширму пытаюсь обнаружить знакомый силуэт.
–Сейчас туча закончится,–тычет в небо Князев,–а вторая еще далеко, вот тогда и догоним.
–Кого?
Он грустно усмехается, а я опять смотрю в сторону площади. И зачем только понадобился этот спектакль со стрижкой? Ну почему я не могу быть белой и пушистой, как Кузина?
Перед глазами замелькала мерзкая картинка. Наташка крепко обхватила Котова за пояс, а он, растянув над головой ветровку, старается укрыть ее от дождя…….
Ненавижу!!!!
Стихия постепенно теряет свою силу, и водяные хлопья превращаются в тонюсенькие ниточки,
«О! Что я говорил?–восклицает Князев,–Идем пока дождь маленький».
Площадь–то мы пересекли без проблем, но как только добежали до трамвайной линии, началось такое….. Ветер, словно с цепи сорвался. Это был уже не ветер, а огромный грозовой шквал, с воем и такой силой удара, что зонтик, и так торчавший над нами без особой пользы, вывернулся и растерял половину спиц. И тут же на наши головы ринулась вода. Ее было так много, что казалось, будто поливают из пожарного брандспойта. Дальше двигаться не имело смысла, и мы буквально на ощупь нырнули под первый попавшийся козырек остановки.
Князев деловито пропихнул меня в угол, основательно потеснив толстую тетку с баулами.
–Судя по рельефу местности, это надолго.
А чему он, собственно, обрадовался?
–Откуда, знаешь?
–Да там темно до самого Парижа.
–Можно подумать, что тебе это нравится?
Это глюки или его левый глаз мне на самом деле подмигнул?
Теперь я была мокрая уже с головы до ног. Волосы превратились в уродливые сосульки, с них ручьями стекала вода. Батистовая блузка собрала такое количество влаги, что с лихвой можно было напоить коровье стадо. Хорошо еще, что стены нашего «убежища» сплошь заклеены рекламными постерами, и снаружи не видно какая я «красавица».
–Ну, мы попали,–выдохнул Князев и тут же развил бурную деятельность. Первым делом, он, весьма оригинальным способом, отжал свои светлые брюки. Ни мало не смущаясь, закатал каждую штанину до бедра. Удивительно, но брюки стали почти сухими, правда, сильно смахивали на мятую простынь,–Ничего отвисятся,–потом снял футболку и основательно ее выкрутил,–С этим тоже справились.
И тут, сама не знаю как, но я икнула, потом еще и еще, и вот я уже икаю и трясусь, как паралитик.
–Тебе надо отжать одежду.
–Интересно, где?
–Здесь.
Ни фига себе, предложенице! У меня аж глаза на лоб полезли.
«Тши–и–и–и…. Фр–р–р–р… Плюх!… Господи! Да, чтоб тебя…. Во, бля…».
К остановке подкатывает автобус, и народ, толпясь и ругаясь, бросается его штурмовать. Под навесом остаемся только мы с Князевым да пьяненький мужичонка, мирно похрапывающий на мокрой скамейке.
–Смотри, как удачно! Почти никого,–Макс, как и в прошлый раз, опускается передо мной на корточки и, стараясь максимально выжать воду из джинсовки, совсем уже по–хозяйски, ощупывает мои ноги. Потом берет в руки то, что еще недавно было зонтом, и растягивает, полотно прикрывая меня от посторонних глаз.
–Можешь снимать блузку. Я глаза закрою.
И он действительно их закрывает. Пару секунд я пытаюсь выяснить, есть ли у него щелка между веками, но ресницы у Князева такие длинные и пушистые, что я плюю и начинаю расстегивать пуговицы.
Сколько же воды в этой тряпке! Надо бы и бюстгальтер отжать. Глаза у Макса по–прежнему закрыты. Я вешаю блузку на «ширму» прямо перед его носом.
–Какой приятный запах.
–Не подглядывай!
–А кто подглядывает? Мне, что и дышать нельзя?
–Оболтус!–на всякий случай поворачиваюсь спиной и вожусь еще минут десять,–Можешь открыть глаза.
Князев послушно разлепляет веки,–А у тебя родинка на правом плече.
–Ты подглядывал, зараза такая!
–Ничего подобного! Она у тебя через мокрую ткань просвечивала,–недоверчиво кошусь на правое плечо,–Нет, теперь не видно.
Дождь хлещет все с той же интенсивностью. Желая определить перспективы, выглядываю «на волю», но получаю от стихии мокрую оплеуху.
–Куда? Куда?–оттаскивает меня Макс,–Женщина не должна ходить в разведку,– достает из кармана носовой платок и начинает вытирать мне лицо,–Женщина должна ждать пока мужчина устранит опасность.
Влажный платок медленно скользит от виска к подбородку. У меня такое чувство, что происходит что–то нехорошее. Вниз, вверх, теперь лоб, опять от виска к подбородку. Поднимаю руку, чтобы забрать у Князева платок, но она словно повисает в воздухе. Больше всего я боюсь встретиться с ним глазами, поэтому смотрю вниз. По моей шее прямо в расстегнутый ворот катится маленькая слезка, вот она энергично спрыгивает с ключицы и исчезает в ложбинке, так неосторожно выглянувшей на свет божий. Откуда у меня уверенность, что Макс смотрит именно туда, где потерялась едва заметная капля? И опять ощущение нечто преступного. Поднимаю глаза, так и есть. Его взгляд отрешенно блуждает в отворотах батиста. Я уже знаю, что будет дальше, но никак не могу понять, хочу этого или нет? Сейчас он наклонится ниже, ниже… Так хочу
