но все равно давала, потому что мне тоже нравилось делать это в месячные: член скользил так легко, что я кончала очень быстро, а потом Рафаэль ложился рядом и вымазывался в крови, которая оставалась у него на руках и на лобке, и эта подсохшая кровь меня почему-то так заводила, что я снова начинала на него лезть, и мы шли на второй круг, и он говорил, что хочет разорвать меня пополам, а я говорила: разорви, – и от мысли, как это могло бы быть, я кричала и впивалась в него ногтями, но потом, когда мы засыпали, когда все уже было позади, я очень хорошо понимала, что он все это делает с одной целью – чтобы я перестала трахать ему мозг на тему того, что он в меня не кончает.
В другие дни он успевал достать перед самым оргазмом и кончал мне на грудь или на живот, и мне было очень обидно. Как будто со мной не считались. Но я все равно ему давала и шла на всякие ухищрения, потому что мне нужно было чтобы один, всего один сперматозоид оказался достаточно шустрым, чтобы меня оплодотворить… И план сработал: я залетела, но узнала об этом только во время очередного обхода в шесть утра, когда докторша сказала, что она надеется, что я не пыталась вызвать выкидыш нарочно, потому что за такое можно и в тюрьму сесть, а я сделала такое лицо, что она сразу поняла: я и знать ни о чем не знала, и тогда она положила мне руку на плечо, кивнула и ушла. А я расплакалась, конечно, потому что ну как же я проглядела – его же наверняка можно было спасти, ведь кровотечение началось намного раньше, вечером предыдущего дня; я велела Рафаэлю встать с кровати, сказала, что запачкала простыню и это на меня не похоже, что как-то многовато крови в этот раз, а он сказал, чтобы я не делала из мухи слона, что так бывает, что я у него как девочка, ей-богу, и тут же лег и уснул; да и утром тоже, когда он пошел на работу, я попросила его сходить на рынок за мятой, потому что у меня очень болел живот и хотелось выпить чего-нибудь горяченького, и он мне сказал, что хорошо, сходит, но в итоге засиделся до вечера и так никуда и не сходил. Тебе лень жопу поднять, даже чтобы мне чай сделать, сказала я, а он сказал, что если я собираюсь всю ночь выносить ему мозг, то лучше он вообще уйдет. И ушел.
В больнице мне искололи все руки, потому что у меня очень тонкие вены, а медсестры обсуждали меня, как будто меня с ними нет, говорили: боже, зачем мы на них время тратим: раздвигают ноги, беременеют по дурости и ревут потом в кулачок, хотя ведь знают, на что идут, убийцы – потому что аборт это убийство; а я хотела им сказать, чтобы они не совали нос не в свой вопрос, но они еще возились с моей рукой, поэтому я решила промолчать. И так было все время, пока я лежала в больнице: мне в лицо говорили, что, мол, вот же шлюшки малолетние, не научились толком жопу подтирать, а уже на хер лезут, и я думала о Рафаэле, который сидит себе спокойненько дома и не слушает всю эту фигню. Поэтому, когда я очнулась у мамы и узнала, что он попросил ее за мной присмотреть, сославшись на какие-то неотложные дела, я очень огорчилась, потому что в жизни женщины есть важные моменты, в которые мужик либо присутствует, либо отсутствует, и Рафаэль, очевидно, отсутствовал.
Так или иначе, я и до этого случая от него прилично натерпелась. Моя двоюродная сестра рассказала мне, что Рафаэль гуляет с Сильвией, сестрой его невестки. Типа забирает ее из школы и куда-то водит. Пока ты там на кухне лепишь тортики-конфетки. Я почувствовала жжение в животе, но виду не подала. И как она, эта Сильвия, ничего? Сестра сказала, что ничего, но не то чтобы. Не успокаивай меня, дорогая, я прекрасно понимаю, что не молодею.
Но какое право он имеет, говорила она, а я кивала: мол, да, никакого, но рано или поздно ему это выйдет боком.
Я не стала требовать с него объяснений, потому что боялась выйти из берегов. Поговаривают, что некоторые женщины за такое отрезают мужьям причиндалы, и я не хотела становиться одной из них. Я сдерживалась, потому что понимала, что, случись разборка, я тут же возьмусь за нож и вряд ли смогу вовремя остановиться; поэтому я глубоко дышала, наступала себе на горло и убеждала себя, что он нагуляется и придет, потому что если бы он меня разлюбил, если бы я ему надоела, то он бы меня уже сто раз бросил. Стало быть, думала я, это просто кризис, который бывает, когда проходит первая страсть, и скоро он прибежит обратно, виновато поджав хвост. Однако надо признать, что, как бы я ни страшилась самой себя, его я страшилась еще больше, потому что с каждой ссорой он становился все агрессивнее, и я боялась, что он меня побьет и люди будут говорить: мало ей было рогов, теперь еще и синяки прибавились. Поэтому я решила, что лучше уж так. Перебесится, думала я. Но на нервы ему действовать не переставала, как, например, когда он в очередной раз приперся с Бомболочей и взбесился, потому что я отказалась подать им пиво.
– Подай-ка пиво.
– Я подай? У самого, что ли, ног нету?
– Ты не залупайся, а подай…
– Сам возьмешь, – сказала я и продолжила разливать горячий шоколад по формочкам для срочного заказа.
Рафаэль промолчал, но взгляд у него был бешеный, тем более что Бомболоча стал его подкалывать: мол, его даже в собственном доме не уважают, обкорнали петушку гребешок. Я делала вид, что не слышу. Потом матч закончился, и мы остались одни. Ко мне должен был прийти курьер из кондитерской, забрать конфеты, поэтому я пошла в ванную умыться – там-то меня и настиг разъяренный Рафаэль. Сначала он бросил меня об стену, а потом взял бутылку, разбил и стал угрожать оставшейся от нее розочкой.
– Ты хочешь, чтобы я научил тебя приносить пиво по команде?
Я смотрела на него, как затравленный мышонок, даже пикнуть не смела.
– Может, тебе бутылку в жопу засунуть, может, тогда поумнеешь, а?
Он плюнул в меня. И вот тогда я разозлилась. Чего он там мне засунет? Бутылку? Совсем, что ли, дебил, подумала я и оттолкнула его в сторону. Выходя из ванной, я чуть было не наступила на осколки на полу, но каким-то чудом пронесло. Потом пришел курьер и все улеглось:
