я даже поболтала с ним, пока он отсчитывал мне сдачу, спросила, как часто будут заказы, мол, раз в неделю или чаще, и что там говорит его начальница, нравятся ли ей мои конфеты. Когда Рафаэль пришел на кухню за метлой и совком, я все еще трещала с курьером, который говорил, что начальница, мол, заколачивает нехилые бабки и надо просить с нее больше денег, а я думала: ох, пожалуйста, не уходи, а то черт знает, чем все это закончится, – и мы болтали до посинения, пока темы не закончились и он не ушел. Когда я вернулась в дом, то увидела, что Рафаэль лежит на кровати поверх одеял. Тогда я прошла на кухню и заплакала, потому что да, он чокнутый и хотел меня избить, но все-таки мы семья, и я даже хотела сказать ему, что когда у нас родится дочка, я буду делать ей конфеты из шоколада, и из ванили, и из клубники, и из грецкого ореха, а он будет хвалить меня и обнимать; но я, понятное дело, ничего такого не сказала, ведь эта сволочь гуляла по бабам, а мне приходилось молчать, потому что он всегда был сильнее меня.
Но мы все же правда были семьей: я так хотела семью и именно с ним, о чем я ему и сообщила, когда сбежала от мамы. А сбежала я потому, что перед тем, как мой брат ушел и не вернулся, мама его ударила. Я никак не могу этого забыть, почему-то не могу, не знаю, – мне так больно, что она его ударила, ведь я понимаю, что он умер несчастным, и не могу ей этого простить.
Мы завтракали, и он пролил на стол молоко. Скатерть намокла, но мы с ним быстро все вытерли. Мама даже не стала смотреть, что пятна не осталось, – она у нас та еще любительница руки распускать, поэтому она залепила ему подзатыльник, отчего он чуть не выбил себе зубы стаканом с молоком. Из его губы потекла кровь. Я сказала маме, чтобы она перестала его бить и посмотрела на то, что наделала, но она ответила, чтобы я не лезла, куда не просят. Брат пошел умыть лицо, а мама продолжила есть как ни в чем не бывало. Я очень разозлилась и ушла к себе в комнату. Через пару минут он постучал ко мне в дверь и сказал, что уходит. Я ответила: ладно. Это последнее, что я сказала моему брату, – «ладно».
Вечером он не вернулся. Мы особо не волновались, потому что он и раньше мог остаться у кого-нибудь на ночь без предупреждения. Но прошло три дня, а он так и не вернулся. Тогда мама послала меня к Нето, узнать, что там о себе возомнил мой брат. Но Нето стал меня избегать, и вот тогда я по-настоящему испугалась. Поэтому на пятый день я проснулась очень рано и пошла на остановку, с которой Нето ездил на работу. Когда он меня увидел, то очень занервничал, ускорил шаг и быстро-быстро запрыгнул в автобус. Но я догнала его и запрыгнула следом. Он сидел, отвернувшись к окну. Я села рядом.
– Где носит моего брата?
– Откуда я знаю, он даже на работу не выходит.
– Скажи, где он, мать твою, не надо мне тут…
– Да я правда не знаю…
– Хватит заливать, говнюк, у меня там мама места себе не находит! Он у нас, конечно, не самый образцовый пацан, но спать предпочитает дома. Короче, все ты знаешь, колись давай!
– Нет, ну правда…
И тут он стал всхлипывать, и у меня забурлило в кишках. Он еще ничего не сказал, но спустя секунду мы оба ревели на глазах у всего автобуса. Мы вышли на пару остановок раньше, чтобы проветриться и поговорить с глазу на глаз.
– Что с ним случилось?
Ну, ничего особенного. В цементе утонул. В общем, в тот день, когда он собрался уходить со стройки, ему пообещали двойную ставку и сверхурочные, если он останется на ночную смену, он согласился. И вот работали они, работали, но вдруг в яму, которую брат копал с напарником, что-то упало и на них вылилась целая машина цемента. Все, конечно, засуетились, но потом один сказал, что хватит, все равно из этого ничего хорошего не выйдет, они уже небось задохнулись, и даже если их достать, то все равно уже не спасти, а потом цемент стал затвердевать, ну и, короче, они просто продолжили работать, типа ничего не произошло.
– Что ты мне втираешь, придурок, так не бывает! – сказала я, нервно смеясь.
Но так и было. Мама несколько раз ходила на стройку, встречалась с прорабом и с дирекцией фирмы, но все отмалчивались – типа, нет, что вы, он вообще на работе не появляется, поэтому, если мы продолжим совать нос куда не следует, они подадут на него в суд за нарушение контракта. «Но ведь Нето все может подтвердить!» – настаивала мама, но, когда они позвали Нето, этот гад заартачился и сказал, что ничего не знает.
Вот тогда-то мне и стало невмоготу видеться с мамой. Я ее буквально возненавидела. Зачем она ударила моего брата – ну пролил он молоко, ну и что? Поэтому я сказала Рафаэлю, что больше не могу, что хочу уехать из этого дома. А потом пошла и внесла депозит за дом с двумя двориками и молча съехала. Мы, в общем-то, и не контактировали с ней совсем, пока я не потеряла ребенка и она не взялась за мной ухаживать по мере сил.
У нас с мамой была такая проблема – мы ни по одному вопросу не могли договориться. Не знаю, где я научилась делать конфеты, желе и пирожные, но мне это всегда нравилось и деньги приносило неплохие. Конечно, верно говорят, что в этом деле важна удача, но, если хочешь расположить к себе магазинных хозяек, очень важно, чтобы было не просто красиво, но и вкусно, да, а у меня в этом плане всегда был порядок. И вот, значит, я носила им на пробу пироги и конфеты: берите, в подарок, за так, пальчики оближете и еще попросите, – а потом зубы им заговаривала: а дочка как? Такая красотка, видела ее на днях, а как ваши боли, не прошли? Берите-берите, я вот тут еще другие вкусы принесла, кушайте, только из духовки вынула, бежала к вам со всех ног, чтобы не остыли. А они смеялись, отвечали, что это очень мило с моей стороны, и вот я уже загоняю им леденцы, конфеты, фаршированные яблоки, тарталетки, пироги, разноцветное желе. И когда я поняла, что мне, в общем-то, на жизнь хватает, тогда я и бросила школу,
