они были заняты. Пока он предавался радостям и огорчениям винопития, прочие мужики расхватали женщин, способных вести хозяйство и рожать. Девки Матвея не интересовали из-за излишней молодежной задорности и несерьезного телосложения.
– Ты чего смурной? – спросил Магардон.
Матвей поведал бесу о своей проблеме. Тот отнесся к ней иронически:
– Бес, что ль, в штанах заиграл?
– Не так чтобы очень, – признался Матвей. – Но сам знаешь, в деревне у бобыля ни на грош авторитета. Оно, конечно, боятся меня, не спорю, а я хочу, чтоб уважали.
– Вот это по-нашему, – похвалил Магардон. – А то гундел: подай вола, подай осла… Нет чтоб сразу жену ближнего потребовать. Однако сообразил наконец. Растешь, растешь. Не так безнадежен, как я вначале подумал. Конечно, для того, чтоб убивать, еще не созрел, но вижу, потенциал имеется.
– Так некого вроде мочить, – усомнился Матвей. – Козел смылся, а кроме него, никто на ум нейдет.
– Присмотрись, подумай. Впрочем, дело неспешное. Подождет. Нам ведь не к лицу лишать жизни сгоряча, в спешке, по пьяни или еще как. Нет, настоящее убийство должно быть намеренным, обдуманным, замысленным…
Однако Матвею было не до философских рассуждений.
– Так как насчет бабы?
– Выбирай, какую желаешь?
– Мужа куда денем?
– Не твоя забота, – отрезал Магардон.
Стал Матвей присматриваться к населяющим Березовку женам. Он еще не возвысился настолько, чтобы подступить к фотомодели, да их и не было в Березовке. Трофейной женой для него могла стать любая женщина мясной породы.
Выбор оказался делом нелегким. Раз уж выпала счастливая возможность, Матвей боялся продешевить. Опыта обращения с женским полом у него не было никакого. С виду все они вроде одинаковы, а что внутри, распознать невозможно. Не угадаешь, приведешь в дом, всю плешь проест, да так, что жизнь немила покажется. После долгих колебаний он остановил выбор на Ларисе Чечайкиной, которая, как он решил, отвечает если не всем, то большинству требований. Не уродина, конечно, и на конкурс красоты ее не пошлешь, но для Матвея важна была не миловидность, а телеса и нрав. С телесами у Ларисы все было в порядке, с избытком, а нрава она была кроткого и даже не жаловалась соседкам, когда муж распускал руки. Бивал он ее часто.
Работала Лариса, если кто забыл, в винном отделе супермаркета «Респект», в прошлом «Чурочка». Полюбилась она Матвею из-за того, что связывалась в его воображении в единый образ с полкой, уставленной бутылками со спиртным за ее спиной. Сверкающее стекло, яркие этикетки и разноцветные жидкости весьма приукрашивали облик Ларисы, в общем-то столь же бесцветный, как излюбленный Матвеев напиток. К цветным ликерам он был равнодушен и ценил их только за то, что своей пестротой они выгодно подчеркивали скромную элегантность беленькой. Разумеется, Матвей не мог выразить свои эстетические предпочтения в подобных терминах, он лишь ощущал их всей душой. Наверное, они отразились и на выборе будущей жены.
Узнав, кто его избранница, Борис Николаевич иронически хрюкнул. Так Магардон выразил неодобрение. Перейдя на человеческую речь, он молвил кратко:
– Принято. Будет сделано.
На следующее же утро Семену – мужу Ларисы – пришла по почте повестка, приказывающая явиться в районный военкомат для несения воинской службы в рамках частичной мобилизации. Матвей подивился скорости, с какой исполнялось его желание, – обычно письма из районного сортировочного пункта шли до Березовки целую вечность. Вместе с Семеном повестку получили еще несколько мужиков.
Два призывника сбежали в соседнюю Сосновку, рассчитывая, что там их не найдут. Колченогий Иван, не особо надеясь на призывную медкомиссию, поехал в районную больницу за справкой об увечье. Семен и Дмитрий Коршунов без лишних слов отправились на рейсовом автобусе в Район, чтобы выполнить воинский долг. По дороге автобус столкнулся с КамАЗом, неизвестно как оказавшимся на шоссе и следовавшим невесть куда. По странному стечению обстоятельств в аварии погиб один только Семен, все прочие пассажиры не пострадали, если не считать синяков и пары незначительных переломов.
Семена похоронили торжественно, правда с гражданскими, а не с воинскими почестями; а Лариса стала вдовой. Жаль мужика! Не стал бы спешить Магардон, отправил бы Семена на фронт, неизвестно, как судьба повернулась бы. Глядишь, остался бы жив. Матвей, пока муж воевал, взял бы в дом солдатку и, если б ужился с ней, тогда и настало бы время решать дальнейшую участь солдата. Теперь обратного хода нет. Если не подойдет баба Матвею и он выставит ее за порог через пару недель, тут-то обнаружится, что понапрасну мужа погубили. Впрочем, не этого ли нечистый добивался?
Матвея подобные мелочи мало волновали. Не откладывая в долгий ящик, сообщил бесу, что завтра идет свататься.
– Погоди, – сказал Магардон. – Дай бабе погоревать, поплакать, осознать свое положение, а потом уж предлагай руку и сердце.
Матвей выждал неделю и явился с предложением. К его изумлению, Лариса отказала. Он – к бесу, жаловаться и требовать:
– Сделай так, чтобы полюбила и согласилась.
– Ну это уж ты сам, – сказал Магардон.
Матвей стал ухаживать. Прикатил бочку квашеной капусты, притащил мешок картошки и стал думать, чем бы еще выразить свои чувства.
– Чего ты жратву таскаешь? – упрекнул бес. – Подари ей что-нибудь возвышенное.
– Телевизионную антенну, – подсказал Елизарка глумливо.
Матвей принял совет всерьез – привез из Района телевизионную антенну и установил на крыше Ларисиного дома. Правда, оказалось, что телевизора у нее нет. Тогда Матвей вновь смотался в Район и притаранил огромную плазменную панель. Кто знает, любила ли Лариса мужа и горевала ли искренне или притворно, однако технологическое чудо, громадный дорогой ящик для идиотов, показался ей залогом будущего семейного счастья. Она приняла предложение. Односельчане не осудили вдову, а пожалели.
– Не за Мотьку, за беса замуж идет, – сказал Николай Панкин.
– За двух, – поправил его Иван Никифоров.
– Хряка не забудьте, – злорадно захохотал Володька Криворучко.
Тонька Лушникова дала ему неслабого тумака.
– Не охальничай. Ишь, язык распустил!
– Да я не о том, о чем ты подумала. Дескать, с кабаном хлопот не оберешься…
Однако похабная усмешка выдавала, что именно о том.
Матвей тем временем призадумался: так ли ему нужна баба в доме? Какая ни кроткая, пусть даже плешь проедать не осмелится, а все будет путаться под ногами. Одна морока. К тому же в последнее время его авторитет, похоже, не вырос, а, напротив, пошел вниз. Никто прямо, в лицо, его не осудил за поспешное сватовство к вдове воина, погибшего по пути на войну, но общее порицание ощущалось как внезапные осенние заморозки.
Дед Велехов так транслировал ему народное недовольство:
– Женитьба, вестимо, дело хорошее, а с другой стороны – как посмотреть.
– Ты о чем?! – рявкнул Матвей.
– Да все о том же… Дело, говорю, нужное, полезное, – мямлил дед, оглядывая двор, нет ли рядом кабана.
Матвей намек понял и заколебался. Он-то рассчитывал на совсем иную реакцию народных масс. Бесы в это время отдыхали в хлеву. Матвей отправился к ним за советом. Но и здесь его ждал укор.
– Поздно обратку давать, – отрезал Магардон.
– Это почему же? – возмутился Матвей. – Хочу – женюсь, не хочу – не женюсь.
Совсем мужик зарвался. После того как все его желания мгновенно исполнялись, он почувствовал себя хозяином, чтоб не сказать господином.
Магардон быстро его образумил:
– Читать умеешь? Не пожелай жены ближнего – что, по-твоему, значит?
– Ну, мол, не засматривайся на чужую бабу.
– Глазами по сторонам шарить – то не грех и даже не полгреха, – сказал Магардон. – Это простая распущенность. Мы о ней не договаривались.
– Что-то не помню я никакого договора, – возразил Матвей. – По рукам не били, бумаг не подписывали.
– Негласный был уговор, идиот! – прорычал Магардон. – Доверительный. Думаешь, мы тебя за красивые глаза ублажаем? В зеркало посмотри. Мнишь, с такой-то рожей можешь над нами властвовать?
Матвей, самоуважение которого за последнее время сильно возросло, оскорбления не стерпел.
– Думаешь, на вас управы нет? Обоих могу в любой момент уничтожить.
– Уничтожь, – хладнокровно предложил Магардон. – Кем тогда без нас станешь? Или лучше сказать, во что превратишься. Из навоза вышел, в навоз вернешься.
Матвей сгоряча открыл было рот, чтоб обматерить беса, но тут же опомнился и захлопнул. Не хотелось назад в навоз.
– Взялся заповеди нарушать, так нарушай, – наставительно проговорил Магардон. – Сорвал яблоко, так съешь. Нечего из-за безделицы Бога гневить.
