малый» – его речь длилась целую минуту. Потом их надо было фотографировать. На ринге столпились все знаменитости: чемпионы, знаменитые тренеры, опытнейшие секунданты, распорядители и судьи. Шумели боксеры легкого и среднего веса, передавали друг другу вызовы, предложения матчей. Был тут и Нат Пауэрс, требовавший реванша у Глендона-младшего. Реваншей требовали и все остальные светила бокса, которых побил Глендон. Каждый считал своим долгом вызвать Джима Хенфорда, которому, в свою очередь, пришлось официально заявить, что он согласен на встречу с тем, кто победит в сегодняшнем матче.
– Глендон! – заорали зрители.
– Кэннем! – завопили другие, стараясь перекричать первых.
В самом разгаре этого неистового гама провалился еще один ряд скамей, и законные владельцы билетов подняли страшный скандал, крича на капельдинеров, пропустивших за изрядную мзду толпы безбилетных. Капитан полиции спешно позвонил в управление, требуя выслать дополнительные наряды.
Публика веселилась. А когда Кэннем и Глендон вышли с двух сторон на ринг, в зале поднялась настоящая буря. Добрых пять минут воздух дрожал от приветственных возгласов. На ринге, кроме участников, уже никого не оставалось. Глендон, окруженный секундантами, сел в свой угол. Стюбнер, как и всегда, стоял за его спиной. Сначала публике представили Кэннема. Он потоптался на месте, наклонив голову, зрители кричали и шумели, требуя от него речи. Кэннему пришлось выступить. Он запинался, то и дело умолкал, но все же сумел пробормотать две-три фразы.
– Я счастлив и горд, что выступаю сегодня, – сказал он и воспользовался громом аплодисментов, чтобы выдавить из себя еще одну мыслишку. – Я всегда бился честно. Всю жизнь бился честно. Никто не будет отрицать. И сегодня буду биться изо всех сил!
– Верно, Том! – заорали с мест. – Мы тебя знаем! Молодчина, Том! Он урвет свой кусочек сальца!
Потом вышел Глендон. И от него потребовали речь, хоть это и было против правил: обычно победитель в предыдущих боях никогда с речью не выступал. Билли Морган поднял руку, требуя тишины, и в притихшем зале загремел звучный и ясный голос Глендона:
– Все тут говорили, как они горды и счастливы, что выступают перед вами. Я этого не скажу. – Он посмотрел на изумленных зрителей и нарочно сделал паузу, чтобы его слова дошли до их сознания. – Я не горжусь и своими товарищами по профессии. Вы хотели, чтобы я сказал что-нибудь. Я вам и выскажу все. Сегодня мое последнее выступление. После него я совсем ухожу с ринга. Вы спросите – почему? Я уже вам сказал. Мне не нравятся те, кто занимается боксом. Ринг стал прибежищем таких мошенников, что по сравнению с их выкрутасами даже пробочник покажется прямым! Все прогнило, все продажно, начиная с мелких профессиональных клубов и кончая сегодняшним матчем!
Сдержанный гул удивления, нараставший в зале, при этих словах перешел в настоящий рев. Послышалось шиканье, крики возмущения, возгласы: «Начинай матч!», «Давайте скорее!», «Почему не дерешься!» Глендон молча огляделся и увидел, что главные зачинщики шума – сами устроители матча, игроки и боксеры, сидевшие в первых рядах. Публика тоже разделилась – половина кричала: «Матч!», остальные вопили: «Говори!», «Говори!»
Десять минут буйствовал весь зал. Стюбнер, судья, владелец спортивного зала – все умоляли Глендона начинать матч. Когда он отказался, судья крикнул, что присудит победу Кэннему, раз Глендон не желает драться.
– Не имеете права, – спокойно возразил Пат. – Только попробуйте, и я подам на вас жалобу во все суды, да и публика не выпустит вас отсюда живьем, если вы лишите ее зрелища. А драться я буду обязательно. Только сначала я закончу свою речь!
– Это против правил! – крикнул судья.
– Неправда! Нет правила, запрещающего выступать перед матчем. Сегодня все знаменитые боксеры выступали тут.
– Так то было несколько слов! – Судье пришлось уже кричать Глендону прямо в ухо. – А вы лекцию читаете!
– И лекции не запрещены! – ответил Глендон. – Ну-ка, вы все, уходите с ринга, не то я вас сам вышвырну.
Устроитель матча наступал на него, красный, как рак, и Пат, схватив его за шиворот, перекинул через канат. Публика взревела от восторга, увидев, как Глендон без всяких усилий, одной рукой вышвырнул этого громадного толстяка. Еще больше народу стало требовать продолжения речи. Стюбнер и владелец зала благоразумно отступили. Глендон поднял руки, прося слова, и тут заорали пуще прежнего те, кто требовал матча. Еще несколько рядов скамей подломилось, и люди, оставшиеся без места, напирали на передние скамьи, пытаясь втиснуться между сидевшими, а задние ряды, которым эта толкучка заслоняла ринг, орали и требовали, чтобы все сели.
Глендон наклонился через канат и подозвал капитана полиции. Ему пришлось совсем перегнуться и кричать полисмену в самое ухо.
– Если я не договорю, толпа разнесет зал! – крикнул он. – Вам ее ничем не удержать, сами понимаете! Помогите же мне! Никого не пускайте на ринг, а я успокою толпу.
Он снова встал посреди ринга и, подняв руки, громко спросил:
– Хотите меня слушать?
Сначала его услышали только две-три сотни, сидевшие у самого ринга.
– Хотим! – закричали они.
– Кто хочет слушать, пусть заткнет глотку соседу!
Его сразу послушались, и когда он повторил эти слова, они долетели уже до самых дальних рядов. Он крикнул еще и еще раз, и постепенно ряд за рядом зал начал стихать, слышалась только заглушенная перебранка, возня, толчки, даже падение чьего-то тела, – это каждый утихомиривал своего буянившего соседа. И только этот шум затих, как с треском подломились скамьи у самого ринга. Новый взрыв хохота встретил это происшествие, потом смех замер сам собой, так что все услышали негромкий голос из задних рядов:
– Говори, Глендон! Слушаем тебя!
Глендон чутьем понимал психологию толпы – недаром текла в нем кельтская кровь. Он знал, что уже крепко держит в руках притихших зрителей, которые только что были буйной и дикой ордой. Для пущего воздействия он нарочно выдержал паузу – ровно столько, сколько нужно, ни секундой больше. С полминуты царила полная тишина, от нее становилось жутко. И как только вновь послышался легкий гул начинающегося волнения, Глендон заговорил.
– Закончу – будем драться с Кэннемом, – сказал он. – Обещаю вам настоящую схватку. Вам такие матчи редко приходилось видеть. Я нокаутирую противника в самый короткий срок. Билли Морган вам, наверно, объявит, что матч рассчитан на сорок пять раундов. Так вот, разрешите вам сказать, что он не продлится и сорока пяти секунд.
Когда меня перебили, я вам объяснял, что профессиональный бокс – сплошное мошенничество. Да, тут все прогнило снизу доверху. Все построено на делячестве, а вы сами знаете, что это такое. Без слов понятно. Всех вас тут обжуливают, всех, кто не наживается на этом деле. Почему сегодня трещат скамьи? И тут кто-то
