проговорил Харбанс и посмотрел на Тару. Видя, что она не возражает, он уже увереннее продолжал:. — Если власти признают, что Бирен погиб, то можно требовать, чтобы вам выплатили компенсацию. Ведь он пропал при исполнении служебного долга. И всю ответственность за него несут власти; они либо должны отыскать его, либо выплатить компенсацию тем, кто находился на его иждивении или получал от него материальную помощь. — Харбанс выдержал паузу и добавил: — А для этого придется побегать. И в муниципалитет, и в Главное управление.
— Но я же никого там не знаю!
— Не знаете, так узнаете. Но сначала вы должны решить это для самих себя. До тех пор пока вы сами не решили, ничего добиться нельзя. Это трудно, я понимаю, но необходимо. И первое, что вам надо сделать, — это подписать заявление, что вы тоже пришли к заключению, что Бирена в живых нет… Времени прошло немало, и теперь уже вам придется добиваться от властей, чтобы они официально признали факт его гибели. И только после этого можно на что-то рассчитывать.
В комнате стало необычно тихо. Первым подал голос Шьямлал.
— Как она, — тихо сказал он, кивнув на жену.
— Ну как, мать?
— Делайте, как считаете нужным, — не поднимая глаз, почти шепотом проговорила Рамми. — А у меня что-то все в голове перемешалось. — Она уткнулась лицом в колени.
— Дело в том, что заявление придется подавать от вашего имени, — осторожно заметил Харбанс.
— Какое заявление?
— О котором я только что говорил.
— Пиши все, что считаешь нужным, я подпишу… Его теперь все равно не вернешь. — Голос у нее дрогнул.
— Так хоть деньги получите, — настойчиво продолжал Харбанс. — На многое, конечно, рассчитывать не приходится, но все-таки кое-что. Отец сможет даже свое дело открыть. А свое дело всегда прокормит.
И в наступившей тишине Шьямлал вдруг с облегчением подумал, что теперь он сумеет приобрести кое-что для жены, выдать замуж дочь, да и самому не придется считать каждую пайсу. Может, и наладится жизнь. Только сейчас, может быть, впервые за все эти годы он отчетливо понял, в каком отчаянном положении оказался. Растущие долги, убитая горем жена, непристроенная дочь. Все это требует постоянной заботы и внимания. Одинокий человек хоть иногда может почувствовать себя свободным… Однако он тут же отбросил эти мысли.
Вечером, когда он шел на работу, у него возникло гнетущее чувство, что им уже никогда не выбраться из трясины, в которой они оказались. Вот если б он был один: одному-то намного легче. И, сидя на своем посту, он наслаждался обретенным наконец ощущением беспечности и покоя. Потом наступало утро, и он опять должен был через весь город тащиться домой. Больше всего тревожила его мысль о Самире. Если б удалось пристроить девочку!
— Поступай, как считаешь нужным, — сказал он зятю.
— Я тут потолкую кое с кем, наведу справки, — пообещал Харбанс. — Сначала надо узнать, а потом уж действовать. Компенсацию мы получим, можете не сомневаться. По соседству у меня лавка. Хозяин этой лавки рассказывал: его брат пропал, когда служил в армии. Так вот его жена получила за него компенсацию. Дети тоже учатся за счет государства. А на полученные деньги невестка даже квартиру из двух комнат купила. Живет — не тужит.
— Там был кормилец, а у нас нет… Большая разница, — сказал Шьямлал. — Ты сам подумай…
— Кое в чем разница, конечно, есть, — согласился Харбанс.
— Жена считает, что во всем виноват я. Отговори я его тогда, с ним бы ничего не случилось, — заключил Шьямлал, и по лицам сидящих пробежала тень.
— Не надо мне никакой компенсации, — тихо сказала мать.
Видя, что планы его рушатся, Харбанс нахмурился.
— Для вас же стараюсь, — обиженно проговорил он. — Мне-то что…
— Да не слушай ты ее, — с досадой махнул рукой Шьямлал. — Бирен совсем не из-за меня поступил во флот…
— О господи! Хоть бы ты забрал меня поскорей! — простонала жена и, взяв у Тары ребенка, быстро вышла из комнаты.
— Все-таки обязательно наведи справки! — наказал Шьямлал зятю.
— Ты о Самире еще хотел поговорить, — напомнила Тара мужу.
— Может, жених нашелся? — оживился Шьямлал.
Смущенно прикрыв лицо концом сари, девушка заспешила к двери, но Тара, крепко ухватив сестру за локоть, усадила ее на прежнее место.
— Сиди. Тут совсем о другом.
— Хочешь учиться на курсах медсестер? — обратился к ней Харбанс.
— Хочу, — твердо проговорила девушка.
— Это мы с Тарой надумали — определить ее на курсы, — добавил Харбанс.
— А сколько платить придется? — осторожно спросил Шьямлал.
— Мы хотим, чтобы все расходы взяло на себя благотворительное общество, — заговорил Харбанс. — Мой дядя там работает бухгалтером. Я поговорю с ним. А кончит курсы и получит работу — постепенно выплатит.
— А разве так бывает? — недоверчиво спросил Шьямлал.
— Конечно, бывает. Они многим помогают.
— Ну смотри. Тебе видней…
— Думаю, это будет хорошо, — подала голос Тара. — Чего ей дома сидеть без дела? А спрос на медсестер сейчас большой. Ты только заканчивай поскорей — за работой дело не станет… Ну как, Самира?
— Я хоть сейчас готова! — радостно воскликнула девушка. — А меня примут?
— Придется тебе кое-куда сходить, кое-кого попросить.
— Да я хоть сейчас.
— Ну тогда все в порядке, — проговорил Харбанс, довольный. — На днях я зайду к дяде, потолкую с ним. А ты тем временем постарайся разузнать, где есть такие курсы.
Рамми принесла чай. Одну чашку она поставила перед зятем, другую — перед дочерью.
— А отцу?
— Отец в рот его не берет… Зарок дал.
— Тогда возьмите вы сами.
— Нет-нет, спасибо, — тихо проговорила Рамми и незаметно моргнула Таре, чтобы та одернула мужа. Харбанс удивленно воззрился на жену.
— А мама сахар не употребляет, — глядя мужу прямо в глаза, сказала Тара.
Харбанс взял чашку и с удовольствием отхлебнул глоток. Мать держала на руках малышку, а Шьямлал с радостной улыбкой сжимал и разжимал крохотные ее ладошки.
Самира шумно пила воду из большого глиняного кувшина.
Ведение всех семейных дел Тара и Харбанс взяли в свои руки. Первым делом Тара решила устроить оплакивание, чтобы все соседи знали, что в их доме горе. Правда, соседи уже не раз слышали плач. И все-таки надо, чтоб люди видели, как они скорбят о погибшем сыне и брате.
Тара специально пригласила семь плакальщиц. Когда приглашенные были наконец в сборе, она первой издала истошный вопль:
— О-о-ох, мой братец!.. О-о-ох, мой Бирен!.. И где же ты пропал, родимый?!
Вслед за ней на разные голоса завопили остальные. Обливались слезами лишь мать и Самира, плакальщицы только кричали да били себя в грудь.
— Разве ж так приглашают? — пожаловалась одна. — Даже
