— О, простите, Вильямс, я не предполагал… Это так неудачно с моей стороны.
— Вы тут ни при чем… Я давно заметил их… Что делать, Мак-Кеней, в жизни огорчений всегда больше, чем радостей…
— Но вы нравы… я бы тоже с удовольствием пустил парочку львов побегать сейчас между этими столиками…
— Потому-то я и принял предложение профессора Гампертона… Мне сейчас куда больше по душе скалы и пески пустыни…
— Это лучшая в мире обсерватория?..
— Да. После того, как Мексиканская провалилась во время землетрясения.
Лысый человек внизу хохотал, откинувшись на спинку кресла. Юная блондинка обмахивала его веером.
— Да, к сожалению, мировое болото слишком огромно, — пробормотал Вильямс.
— Вы напрасно сожалеете об этом, милостивый государь, — раздался позади них приятный голос, — у вас есть чудесные возможности.
Оба вздрогнули и оглянулись на темную комнату. Вильямc вскочил с кресла, кинулся к столу зажечь лампу и, к своему удивлению, не мог найти ее.
— Выключатель у двери, — продолжал голос, — впрочем, не беспокойтесь, я сам зажгу электричество.
Мягкий желтоватый свет озарил комнату. Маленький человечек в голубой пижаме, с веселым бритым лицом, стоял возле двери.
— Черт возьми! — вскричал Мак-Кеней, оглядев комнату, — мы ошиблись номером.
— Совершенно верно, милостивые государи, вы ошиблись номером. Я же имею привычку дремать после обеда, и поэтому не заметил, как вы вошли. Проснувшись, я хотел вам дать знать о себе, но (о, простите) ваша беседа так заинтересовала меня…
— Вы слышали?..
— Как вы бранили мир, м-р Вильямс… Поделом бранили. Если не ошибаюсь, вы помощник директора новой обсерватории на Атласских горах?
— С кем имею честь?
— И вы уезжаете туда с профессором Гампертоном через несколько дней?
— Да, но с кем имею честь?!
— А вы, мистер Мак-Кеней, знаменитый охотник на львов?
— Да, но кто же вы, наконец? — вскричал и Мак-Кеней с некоторым раздражением.
— Франсуа Лебеф, милостивый государь, скромный лионский художник; товарищи зовут меня «Франсуа Смекалка», ибо я очень ловко выдумываю аллегории, эмблемы, сюжеты… Даже писатели обращаются ко мне: «Смекалка», выдумай сюжет! Какой — кровожадный, нежный, чувственный? Предположим, просят чувственный. Я начинаю фантазировать, а они записывают. Стиль, это уже чепуха — это их дело. Я слышал, м-р Вильямс, как вы бранили этих господ, переваривающих омаров и устриц в душистых объятиях своих дам. Я давно говорю, что пора переломать хребты тем трем китам, на которых по научным данным зиждется мир. Земля превратилась в старую деву, милостивый государь, которая целый день раскладывает пасьянс. К такой деве всегда хочется подойти и смешать ей карты или на место трефового короля подсунуть червонного валета. Я — человек богемы, м-р Вильямс, и я люблю «та-ра-рам» на весь мир. Кстати, у Сент-Антуанских ворот есть потрясающая таверна… В ней есть даже артистические аттракционы… Марсель Крапо, например. Он умеет изображать все, начиная от шипения испорченного граммофона и кончая спором лорда Керзона с русским представителем… Вам необходимо посмотреть на него…
Вильямс невольно снова поглядел вниз через окно. Лысый толстяк уводил блондинку из холла, держа ее за голую руку между плечом и локтем… Сейчас зажжется розовая лампочка в одном из темных окон.
— Я не понимаю, чем может быть для меня интересен этот Крапо, — сказал он рассеянно.
Маленький человечек ответил с загадочной улыбкой:
— М-р Вильямс! Марсель Крапо и есть тот камень, который вы хотите бросить в мировое болото.
Глава 2
Как иногда полезно человеку подражать испорченному граммофону
Появление госпожи Лаплуа в столь позднее время никогда не предвещало ничего доброго. Марсель Крапо отчасти из уважения к почтенной особе, отчасти от страха натянул простыню до самого носа.
— Простите, госпожа Лаплуа, — сказал он, — я уже лежу в постели.
— Я вижу, господин Крапо, что вы лежите, ибо у меня, слава богу, под бровями еще глаза, а не медные пуговицы.
— Если вы выйдете на секунду, я оденусь и приму вас, как должно, — продолжал Марсель Крапо, соображая, что за это время он успеет вылезти в окно и опуститься по водосточной трубе на улицу.
— Я не намерена тревожить вас после трудового дня (надо было слышать, сколько яду было вложено в эти слова: «трудовой день»). Я пришла получить с вас квартирную плату… Ну-с, что вы на меня смотрите, или у меня к носу присосалась пиявка?
— Никакой пиявки… уверяю вас… Но как я достану котелок? Если вы выйдете на секунду…
— О, я сама достану кошелек.
— О, я не допущу, чтобы почтенная вдова… Ведь кошелек у меня в брюках, госпожа Лаплуа.
— Что же. Ведь брюки не на вас.
— Они лежат на столе, рядом с той тарелкой…
— Хорошее место для брюк… Можно подумать, что это салфетка! Но кошелек пуст, господин Крапо. Очевидно, у вас деньги в другом месте.
— Боюсь, госпожа Лаплуа, что у меня нет их в другом месте.
Госпожа Лаплуа молча швырнула брюки на тарелку, открыла дверь и крикнула:
— Пожалуйте, милостивый государь, комната свободна.
Старый человек, с лицом обезьяны сапажу, в черном сюртуке, вошел в комнату.
— Здесь сыро! — вскрикнул он с ужасом.
— Что вы! Что вы! Здесь сухо, как в Сахаре!
— Имейте в виду, что у меня ревматизм!
— Я так и предполагала, сударь.
— Впрочем, эта комната нужна мне лишь как место, где бы я мог иногда остановиться и прожить спокойно. Я не выношу отелей… Мое постоянное местопребывание будет далеко отсюда, далеко отсюда… Но вы сказали, что эта комната свободна… Однако я вижу…
— О, это просто недоразумение! Завтра, в двенадцать часов, она будет свободна.
Старый человек вышел, потрогав стену и понюхав палец.
— Что вы делаете, госпожа Лаплуа!? — вскричал Марсель Крапо, вскакивая и держа перед собою простыню, как ширму. — Я не собираюсь уезжать.
— А я не собираюсь заниматься филантропией.
— Я получу на днях блестящее предложение…
— Имейте в виду, что завтра, в двенадцать часов…
— Вам будет потом самой же стыдно, что вы оставили без крова великого Марселя Крапо.
— Ровно в двенадцать.
— Несравненного исполнителя роли Яго.
— Вы беспокоите всех жильцов. Госпожа Тортю жаловалась, что вы не давали ей днем заснуть. Вы лаяли и шипели на весь дом.
— Это я репетировал битву бульдога с очковой змеей.
— Вы назвали себя артистом, а оказались чем-то средним между удавом и испорченным граммофоном…
— Госпожа Лаплуа…
— Мой покойный муж был лучший булочник во всем предместье. Когда его друзья после смерти возложили на его могилу мраморный крендель, то это было только справедливо. Итак, завтра… Вы забыли, что перед вами стоит вдова, сударь.
Это было сказано после того, как Марсель Крапо с отчаянием бросил простыню и заходил из угла в угол, машинально тыча руками в те места, где у одетых людей бывают карманы.
— Спать без рубашки! — воскликнула госпожа Лаплуа, стыдливо зажмурившись. — Как можно дойти до такого разврата?
Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.
— Войдите! — машинально крикнул Крапо,
Маленький человек, с веселым бритым лицом стоял в дверях.
— Простите, я, кажется, не вовремя. Я могу видеть артиста Марселя Крапо?
Госпожа Лаплуа, вспыхнув, вышла из комнаты, а Марсель Крапо для чего-то надел ночные туфли.
— Я — Марсель Крапо, — пробормотал он.
— Вы сегодня очень мило изображали в «Странствующем эксцентрике» беседу президента с представителем синдикатов.
Марсель Крапо покраснел до ушей.
— Вы великолепно изображаете испорченный граммофон.
Марсель Крапо снова поклонился (опять этот проклятый граммофон).
— А что вы изображали потом? Да, разбитую груду тарелок.
Гость, между тем, критически оглядел Марселя Крапо и его комнату.
— Вы можете изображать всякий голос? — спросил он.
— Да, я полагаю.
— И всякую жестикуляцию?
— По всей вероятности.
Маленький господни снова оглядел Марселя.
— Астрономией никогда не интересовались?
— К сожалению, нет, сударь, — вскричал Крапо с отчаянием, словно это было величайшее горе его жизни.
— Я так и думал, — сказал посетитель, — но вы знаете, что есть планеты — Юпитер, Сатурн…
— О, конечно, я их знаю! — отвечал Крапо так радостно, будто речь шла о каких-нибудь его собутыльниках.
— Хорошо. Завтра, в двенадцать часов дня, состоится лекция. профессора Роберта Гампертона. Вы посетите эту лекцию. Вот билет. Слушайте ее внимательно. Эти пятьсот франков вы возьмите сейчас, дабы вы не думали, что я заставляю вас терять даром время. Остальные получите, когда мы окончательно сговоримся. Понимаете: ровно в двенадцать.
