я его сразу, но наверняка просмотрела бы, встретив где-нибудь на улице в толпе. А все потому, что вечно под ноги себе смотрю.
Когда я первый раз окинула его взором, он стоял спиной ко мне, в нескольких шагах впереди меня, у иконы Николаю Угоднику. Тогда я не предала этому никакого значения, но сейчас все больше и больше об этом думаю.
В юноше определенно было что-то такое, чего не было в других. Он абсолютно выделялся среди остальных прихожан храма. Тогда на службе было, да и чаще всего это так, – больше воцерковленных женщин, нежели мужчин. Может быть, еще и поэтому он был заметен, не знаю. Но меня привлек в мгновение.
Статный, высокий, хорошо сложен, с виду ему около тридцати лет, никак не больше. Крепкий и при этом немного худощавый. Не разобралась, какой он национальности. Вроде славянской внешности, но что-то от прибалтийца в нем, а что-то даже от еврея.
Светло-русые волосы аккуратно собраны сзади в маленький хвостик, перехваченный черной тоненькой резинкой так, как это делают девочки, когда хотят сымитировать некое подобие пучка. Длинные волосы, безусловно, нетипичное явление для современных мужчин, но этот мужчина находится в храме, а здесь это считается скорее нормой, чем отклонением. Ему явно идут длинные волосы.
Судя по виду и манере держать себя, он часто бывает в церкви. Он даже со спины казался наполненным смирения и трепетного отношения к Дому Господа нашего и всех его святых. Скрытный, молчаливый, весь в себе, немного зажат, даже скован. Это тоже считалось сразу. К нему так просто не подходи.
Сутуловат, голову держит наклоненной, как бы преклоняет ее, кланяется Христу. Но при этом он все равно на полголовы выше остальных. Он натянут, как струна, и строго-выстроен, несмотря на слегка округленную спину, которая ничуть его не портит. Его все только дополняет.
Пока стоял, он не раз оглядывался назад, словно пытаясь рассмотреть подробнее позади стоящих или вновь приходящих. Но делал он это так быстро, как будто сам ощущал дискомфорт от того, что, словно филин, вертит головой, стоя посреди храма, всматриваясь в каждое новое лицо. Некоторые действительно только заходили в храм, должно быть, тоже после работы, а кто-то выходил. На мгновение мне показалось, что он высматривает кого-то или ждет.
Я никак не могла разглядеть его лицо, а мне так хотелось изучить этого человека, рассмотреть поближе, стало любопытно, какой он, так сказать, спереди. Но нельзя же так, в открытую, пялиться на незнакомого человека. Стояла, потупив взор. В храме ведь.
Справа от него стояла девушка в белом фартуке и косынке (Зоя) – сестра милосердия, у них такая форма. Сестры обычно дежурят в храме во время служб и литургий. Вдруг Зоя неожиданно засуетилась и куда-то исчезла.
Воспользовавшись этим, я сделала два шага вперёд, поравнявшись с юношей, сумела на долю секунды зафиксировать на нем свой взгляд. Тут же отвернулась, испугавшись, – вдруг заметит? Он не пошелохнулся. Стоял, уставившись перед собой в пол, словно и не дышал вовсе.
И тут я онемела.
Смущение, взволнованность и смятение – вот, что можно было прочесть на моем лице. Я готова была сквозь землю провалиться. Сомневаюсь, что кто-то мог что-либо заметить, но если бы заметил, то, уверяю тебя, забеспокоился и обязательно поинтересовался, все ли со мной в порядке и не нуждаюсь ли я в помощи.
Лицо молодого человека я увидела лишь в профиль, но так как все прихожане в этой части храма стояли, чуть развернувшись вправо по направлению к алтарю, то его профиль плавно перетекал в анфас, и этого было более, чем достаточно для составления образа. У всех людей отлично развито боковое зрение, хочу отметить. А что не видимо нашему взору, мы спокойно дорисовываем с помощью нашего воображения.
Человека с такими острыми, резкими, сложными, но в тоже время нетипично гладко обрамленными, закругленными, обтекаемыми формами и чертами лица я еще не встречала. Это было практически невозможно. Он был чем-то похож на птицу, на орла или ястреба, не иначе. Что-то птичье читалось во всем его нутре.
Лицо напоминало перевернутую каплю. Острый нос, очень прямой, отточенный подбородок, немного заостренный, маленький рот, очень аккуратный, густые пепельного цвета, как будто выгоревшие, брови.
Строгий, пронизывающий, проникающий вглубь тебя, даже слегка дерзкий, зоркий, глубокий, заглядывающий, уверенный и абсолютно птичий взгляд-прищур, при этом чистый, по-детски невинный. Зеленовато-изумрудного цвета глаза, прикрытые густыми, выбеленными ресницами.
В эпоху Средневековья он запросто мог бы зарабатывать на жизнь, работая моделью в мастерской по литью и изготовлению рыцарских шлемов. Если посмотреть на картинки, то можно увидеть, что все рыцарские шлемы заострены книзу, у линии подбородка сужаются. Вообще, хочу сказать, что и по фигуре, и по телосложению, по выправке, по внешним данным, и уж, тем более, по наличию шевелюры на голове, он мог бы быть рыцарем самого высокого класса.
Я не могла и вообразить, что мужчина может иметь такую выдающуюся внешность. Бабушка всегда мне говорила: «Мужчина должен быть чуть страшнее обезьяны, с лица воду не пить», и так далее в том же духе. А тут такое! Юноша был красив.
Антипод безликости.
Руки, сложенные клином, опущенные вниз, сцепленные между собой в захвате красивые кисти рук, длиннющие пальцы – все это как будто является продолжением линии головы и шеи. Слегка закатанные небрежно рукава его свободной куртки камуфляжной расцветки, оголяющие запястья, говорили о том, что он работает руками, скорее всего, ему приходится таскать что-то тяжелое или что-то мастерить. Вряд ли он военный, даже учитывая его униформу. Брюки тоже камуфляж со множеством боковых карманов, явно что-то в себе содержащих. А еще они так же, как и рукава куртки, были подвернуты на несколько сантиметров, но ботинки на шнуровке были достаточно высокими, чтобы не позволить увидеть обнаженную голень юноши или носки, готова поспорить, непременно черного цвета.
Иногда мне кажется, что девяносто девять процентов всех мужчин страдают дальтонизмом, и дабы не оказаться в неловкой ситуации, просто выбирают черный цвет. Сомневаюсь, что они способны рассуждать на тему о том, идет ли их ногам черный или какой-либо другой цвет, и что будет в случае, если они наденут малиновые носки под синюю или коричневую обувь. Но с чего они взяли, что черные носки можно носить с синей или коричневой обувью – для меня загадка. Нет, я не осуждаю их. Они ни в чем не виноваты. Крайне сложно выбрать какой-то другой цвет, помимо черного, если перед тобой на прилавках магазинов только черный.
Не могу сказать, заметил ли незнакомец меня, обратил ли внимание на смену персонажей в случившемся коротком пространственном отрезке времени, который он занимал и невольно делил
