ей было хорошо. Как плохо, когда тебя делят, и не спрашивают твоего мнения. Горестно вздохнув от безысходности, она включила ночник, легла в постель.
Девочка долго лежала без сна и думала о своей нелегкой жизни, и о том, что давным-давно никто ее не целует на ночь. Когда наконец-то пришел сон, она вдруг увидела, как Ангелочек волшебно замерцал в тусклом свете ночника, улыбнулся ей, поднял повыше трубочку и начал сказочно трубить. Услышав сквозь вязкий сон нежный, медленный, спокойный, неземной звук, Надя заулыбалась.
К ней пришла сладкая мысль, что очень скоро каникулы, и она вновь поедет к папе. Туда, где ее любят и ждут. А волшебный Ангелочек, по ночам играя только для нее, поможет ей прожить оставшиеся длинные, тусклые дни. И как хорошо, что ей сделали такой подарок. Она теперь не так одинока в огромном холодном мире, где так много людей. Но рядом с тобой никого нет. Пустота.
За окном тихо падал снег, одевая белым пушистым покрывалом землю. И лишь грустная неяркая луна смотрела в окно на спящую девочку, разделяя с ней одиночество.
Слезы дельфина
Этот рассказ о прошлом. О той войне, которая унесла миллионы жизней нашей страны. И, к счастью, у нас еще живы люди, которые помнят Великую отечественную. Для того, что и мы знали и помнили, как это страшно, когда идет война, я расскажу небольшую историю из жизни Нины Яковлевны. Она выросла в Крыму, в Феодосии. И 1942 год помнит хорошо, ей тогда было 14 лет.
В оккупированном немцами Крыму царил постоянный страх и голод. Когда отступали из Феодосии последние советские солдаты, многие из них были ранены, и лежали вдоль дороги, истекая кровью. Помощи ждать было уже неоткуда. Фашисты, входившие в город, методично, равнодушно, как запрограммированные роботы добивали обескровленных несчастных солдат, вгоняя штыки в их живот. Над этой дорогой стоял стон, крики от боли и смертельного ужаса. Дети, и Нина в том числе, сидели в кустах над дорогой, и сами дрожали от страха, наблюдая за этой страшной картиной.
Затем, за город, в сторону противотанкового рва потянулись мирные жители Феодосии под охраной фашистов. Там, на краю этого рва, начали расстреливать евреев. В основном это были женщины с детьми. Кому-то из деток давали яд, они, молча падали в глубокую яму. А кто-то, прижимаясь к маме своим тельцем, и ища у нее защиты, был расстрелян из пулемета. Педантичные немцы забрасывали трупы землей и дежурили у этой братской могилы еще несколько дней.
И если кто-то из малышей, прикрытый мамой от пули начинал выползать из-под горы трупов, в них снова стреляли. Теперь уже прицельно, чтобы наверняка. Машина смерти действовала круглосуточно. За этими страшными событиями, прячась от фашистов, со всех сторон наблюдали детские глаза. Дети тогда рано взрослели, и самое главное – запоминали все, что творилось в городе.
Когда в Феодосии начался страшный голод, немцы разрешили отремонтировать одно рыболовецкое судно, чтобы ловить рыбу. Но в море, дальше порта немцы выйти не разрешали, боялись, что русские моряки непременно нападут. А в грязном от бензина и солярки порту, где фашисты мыли машины и танки, рыбы тогда не было, она ушла в чистое море. Только веселые дельфины доверчиво плавали у берега, и дети любовались на их прыжки. Немцы приняли решение ловить и есть дельфинов, чтобы не умереть с голода.
Нина вместе с детьми бегала на улице, когда сосед провез на подводе дельфина. Он был настолько огромным, красивым, что хвост его был на земле. Хвост волочился за подводой, а мордочка дельфина с длинным носиком была такой печальной, что глянув на него, детям стало жаль несчастного. И вдруг, из круглых доверчивых глаз дельфинчика покатились слезки. Сначала одна слезинка, затем второя. Он понял, что его везут убивать. С тех пор для Нины Яковлевны война – это не только расстрелянные люди, но и плачущие глаза дельфина. И эта страшная картина преследует ее всю жизнь.
Я не знаю, что должно произойти в мире, чтобы вдруг, в один миг на земле прекратились военные конфликты. Война – это смерть нам и всему живому на земле. Ведь наш окружающий мир слишком хрупок.
Предательство
Я въехала на мост, движение по нему еле-еле. Машины идут таким плотным потоком, что чувствуешь себя в машине, как в ловушке. Мы все медленно ползем, как черепашки. А впрочем, у меня живет черепаха Алиса. Стоит вывезти ее на лето на дачу, сразу понимаешь, что черепаха – это довольно быстроходная особь. Чуть расслабишься, а ее уже и след простыл. Один раз часа два ее искали, я уже и слезу пустила, думала, удрала она, пропадет на воле. Ведь выжить на свободе тому, кто всю жизнь живет под присмотром, шансов нет. Алиска нашлась. Мои дети предложили приклеить ей скотчем на спину колокольчик. Я отговорила их это делать, она же не бычок.
– Смотри, – прервала мои воспоминания мама, – на машине в соседнем ряду знак, извещающий, что за рулем новичок, прикреплен неверно. Восклицательный знак вверх ногами. Какой неумный водитель!
В результате движения мы подъехали к интересующей нас машине, вырвавшись чуть-чуть вперед. За рулем красного «Ситроена» сидит ослепительно красивая молодая женщина, вцепившись в руль крепко руками. Я повеселела от увиденной картины, громко рассмеялась. Мама удивленно посмотрела на меня, но ничего не спросила.
Наконец-то проехав мост, мы вырвались на трассу, здесь движение приличное, ехать нам еще всего лишь два часа. Мы едем в поселок, в котором всю свою жизнь прожила мама, где выросла я. Пять лет назад маму мы с мужем забрали к себе в огромный город. Оставлять одну пожилую женщину в собственном доме с удобствами на улице не хотелось. Дом продали. И вот мама попросила, чтобы я свозила ее на малую родину. Могилу отца нужно проведать. Да и боится, что не успеет перед смертью попрощаться с подружками, живущими в поселке.
2
В маленьком, сонном поселочке маму ждали, в каждом доме накрывали такие столы, что любая свадьба просто отдыхает. Часа через три мы дошли до дома, который построил мой отец. Когда увозили отсюда маму, продали его незнакомым людям. Поэтому сразу во двор не вошли, потоптавшись у калитки.
– Мам, пойдем, мы просто постоим. Посмотрим, может еще и Рекс живой. – Я подтолкнула ее в спину, и сама вошла во двор.
Двор идеально убран, дверь закрыта, видно хозяева на работе. Из большой будки, тоже сколоченной моим отцом, вышел старый пес, рыкнул на
