как они проводят свой Последний день. Это такой твиттер для умирающих. Я прочитал километры записей, в которых Обреченные рассказывают, как упрашивали своих глашатаев раскрыть тайну их смерти, но абсолютно всем известно, что подробности не сообщаются никому, даже бывшему президенту Рейнольдсу, который четыре года назад спрятался от смерти в подземном бункере и в конечном счете был убит одним из собственных секретных агентов. Отдел Смерти называет только дату смерти человека, без указания точного времени или причины.
– Вам понятно все, что я сказала?
– Да.
– Будьте добры, зарегистрируйтесь на портале www.death-cast.com и заполните специальную форму на тот случай, если у вас есть особые пожелания в отношении ваших похорон. А также не забудьте выбрать гравировку для своего надгробного камня. Если же вы предпочитаете кремацию…
Я был на похоронах всего раз. Когда мне было семь, умерла моя бабушка, и во время церемонии я закатил истерику, потому что она никак не хотела просыпаться. Пять лет промчались как на перемотке, появился Отдел Смерти – и вот внезапно все бодрствуют на собственных похоронах. Возможность попрощаться с близкими до того, как умрешь, – это, конечно, потрясающе, но разве не лучше провести оставшееся время, просто живя? Наверно, я считал бы по-другому, будь я уверен, что ко мне на похороны вообще хоть кто-то придет. Будь у меня больше друзей, чем пальцев на руке…
– В общем, Тимоти, от лица всех сотрудников Отдела Смерти приношу вам свои соболезнования. Нам очень жаль вас терять. Проживите этот день на полную, хорошо?
– Я Матео.
– Простите, Матео. Я до смерти устала. Какой-то бесконечный сегодня день, звонки отнимают столько сил, сплошной стресс…
Я бросаю трубку. Знаю, это очень невежливо. Знаю, но не могу слушать, как кто-то ноет о своем стрессе, когда сам я могу откинуться в течение часа. Да что там часа – десяти минут. Например, подавлюсь леденцом от кашля. Или решу куда-нибудь пойти, а потом упаду на лестнице и сверну себе шею, даже не выйдя из дома. Или кто-то вломится ко мне в квартиру и убьет меня… Единственное, что смело можно исключить, – это смерть от старости.
Я опускаюсь на колени. Сегодня все закончится, и от меня больше вообще ничего не зависит. Я не могу пуститься в путь по кишащим драконами землям, чтобы найти себе волшебный скипетр и остановить смерть. Не могу вскочить на ковер-самолет и отправиться на поиски джинна, который исполнит мое желание и дарует шанс прожить мою скромную жизнь до конца. Можно, конечно, поискать какого-нибудь сумасшедшего ученого, который заморозит меня в криогенной камере, но есть вероятность, что я погибну прямо в ходе безумного эксперимента. Смерти избежать невозможно, и сегодня избежать ее не удастся мне.
Список людей, по которым я буду скучать (если мертвые вообще способны по кому-либо скучать), такой короткий, что его и списком-то не назовешь. Это папа, потому что он делал для меня все что мог. Это моя лучшая подруга Лидия, не только потому что она не игнорировала меня в школьных коридорах, но и потому что всегда садилась напротив в столовой, делала со мной на пару проекты по географии и мечтала, как однажды станет экологом, который спасет мир, а я отплачу ей тем, что буду в нем жить. Вот и весь список.
Ну а если бы кто-нибудь спросил, по кому я скучать не буду, ответить мне было бы и вовсе нечего. Зла мне никогда не причиняли.
Я даже знаю, почему никто так и не решился попробовать завязать со мной дружбу. Правда, знаю. Я жесть какой параноик. Бывало, одноклассники приглашали меня покататься на роликах в парке или погонять на машине поздно вечером, но я вечно соскакивал, потому что а вдруг что-нибудь пойдет не так и мы умрем.
Кажется, больше всего я буду сожалеть об упущенных возможностях, ведь я прохлопал ушами все свои шансы по-настоящему пожить и найти близких друзей среди ребят, с которыми просидел в одном классе четыре года. Буду сожалеть обо всех ночевках с одноклассниками, которые пропустил: где все галдели до утра, играли в Xbox Infinity и настольные игры, – пропустил, потому что трусил.
Но больше всего я буду сожалеть о Будущем Матео, который, глядишь, расслабился бы и начал жить. Его трудно нарисовать в воображении, но я представляю его человеком, который не боится пробовать новое, к примеру раскуривает косяк с друзьями, получает водительские права или летит в Пуэрто-Рико, чтобы разузнать побольше о своих корнях. Может быть, он с кем-то встречается, и не исключено, что он счастлив. Наверняка он развлекает своих друзей игрой на пианино и поет для них песни. У него на похоронах точно было бы полно народу – людей, которым не удалось в последний раз его обнять, – и церемония растянулась бы на целые выходные.
У Будущего Матео список тех, по кому он будет скучать, был бы длиннее.
Но мне не суждено стать Будущим Матео. Никто со мной не накурится, никто не станет слушать, как я играю на пианино, никто не сядет рядом в машину моего отца, когда я получу права. Мне не доведется спорить с друзьями за лучшие ботинки для боулинга или за право управлять Росомахой на приставке.
Я снова сползаю на пол и думаю о том, что теперь я пан или пропал. Точнее, даже не так.
Сначала пан, потом пропал.
00:42
Папа всегда принимает горячий душ, когда расстроен или недоволен собой, – этот ритуал его успокаивает. Я начал за ним повторять лет в тринадцать, потому что на поверхность стали всплывать сбивчивые Матео-мысли и мне необходимы были тонны Матео-времени, чтобы с ними разобраться. Сейчас я стою под душем потому, что чувствую себя виноватым: я ведь смел надеяться, что миру – или хотя бы какой-то его части, за исключением Лидии и папы, – будет грустно меня потерять. Я отказывался быть смелым все те дни, в которые мне не звонили с предупреждением. Я потратил впустую все вчера, а в запасе у меня не осталось ни единого завтра.
Я никому ничего не скажу. Кроме папы, но он вообще сейчас без сознания, так что это не в счет. Не хочу провести последний день своей жизни, гадая, искренни ли со мной окружающие, когда говорят, как они опечалены. Нельзя проводить последние часы на Земле, сомневаясь в тех, кто рядом.
И все же мне придется выйти из квартиры, как-то
