В середине апреля перед вечером один из этих выездов остановился у моего крыльца. С козел, где сидели двое, соскочил слуга очень почтенного вида, одетый по-городски в ливрею, и через минуту служанка передала мне конверт с графской короной. На визитной карточке графини Елены Николаевны Зарнич-Братиловой было приглашение приехать, если возможно, немедленно.
Я вызвал слугу и спросил, кто и чем приблизительно болен. Заметив некоторое колебание на его лице, я добавил, что спрашиваю, чтобы запастись кое-чем в случае надобности.
— Опасно никто не болен, слава Богу. Только граф Виктор Александрович немного беспокойны духом. Матушка их, графиня Софья Андреевна, изволили уехать в столицу, а супруга их, графиня Елена Николаевна, обеспокоились здоровьем графа, а потому просят вашу милость пожаловать.
После этого несколько неожиданного объяснения, я поехал. Солнце уже почти заходило, когда быстрая графская пара подкатила к усадьбе. Здесь сразу бросалась в глаза царившая в парке чистота и свежий ремонт построек. Было много рабочих, копали и строили; одна из старых оранжерей была уже реставрирована и оттуда на носилках выносили только что расцветшие гиацинты.
В гостиной, богато обставленной, молодая графиня, миловидная блондинка лет 20, встретила меня немного смущенно.
— Мама (как она по старому обычаю называла свекровь) сама вам расскажет про болезнь моего мужа. Она должна с минуты на минуту приехать… Мама ездила в столицу узнать, кого из врачей лучше всего вызвать, а пока… — она с беспокойством взглянула на двери. — Если он придет, то, пожалуйста, скажите, что я для себя вас вызвала. Я ему говорила, что у меня бронхит…
— Нездоровье вашего супруга обострилось сегодня? Вы просили спешно приехать…
— Да, он стал очень мрачным; это у него всегда перед припадками. Иногда они кончаются обмороками, а потому я боялась. Впрочем, это очень сложно, я не сумею вам рассказать, мама…
Молодая женщина замолкла, и в комнату вошел граф.
Это был молодой человек, лет 25, шатен, среднего роста, хорошо, но несколько хрупко сложенный, с бледным лицом, тонкими и очень красивыми чертами. Первое, что мне бросилось в глаза, это нервно сжатые брови над серыми глазами графа и выражение рассеянной озабоченности. Казалось, что у него много дел, болезненно утомляющих, и вместе с тем, слегка вьющиеся волосы придавали ему юный вид. Он вошел с какими-то чертежами в руках, не замечая нас, подошел к окну и стал пристально их рассматривать.
— Виктор, к нам доктор приехал, — сказала графиня.
— А… да! очень хорошо, — отвечал граф, не оборачиваясь.
— Виктор, познакомься, пожалуйста, — робко продолжала графиня.
Граф обернулся и рассеянно скользнул по нам взглядом, потом, спохватившись, быстро подошел ко мне.
— Ах, да… очень приятно. Как вы нашли мою жену? — спросил он, озабоченно глядя куда-то в сторону.
— Я еще не успел выслушать графиню.
— Да… да… это необходимо, — рассеянно протянул граф.
— Доктор только что приехал, — поспешила вставить молодая женщина.
— Да… да… это необходимо. Ты больна, Леночка? — спросил он, подойдя к жене и, слегка скользнув по ее волосам, опустил ей руку на плечо.
Я заметил, что молодая женщина при этом вся вспыхнула, как мне казалось, от неожиданного удовольствия более, чем из стеснения моим присутствием. Граф же, стоя возле жены, по-видимому, уже забыл заданный вопрос, а рука его медленно соскользала с ее плеча.
— Болезнь, кажется, неопасная, — вставил я для того, чтобы что-нибудь сказать.
— Ах, да… Вы говорите про болезнь, — вдруг спешно сказал граф и, неожиданно подняв взор, посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд его был пристальный, но я чувствовал, что он, в сущности, не видит меня. Через мгновение он с той же пристальностью скользнул в сторону.
— Я, может быть, стесняю тебя? — обратился он к жене. — Пусть доктор выслушает…
— Нет, потом, когда мама приедет… она тоже хотела видеть доктора, — заторопилась молодая женщина и затем после некоторой паузы спросила:
— Вы давно здесь живете, доктор?
Я отвечал, упомянув о своем посещении усадьбы ради барышни, которая умерла.
— Я слышал, что могила ее здесь?
— Могила! — вдруг заторопился граф. — Да-да, вы хотите ее увидеть?.. сейчас я вас отведу…
— Виктор, сейчас мама приедет, — с видимым волнением поспешила вставить графиня, — лучше мы тогда вместе с доктором погуляем.
— Да, здесь очень живописные места, — сказал я, чувствуя, что задел что-то нежелательное.
— Да… вы уже гуляли здесь? — смущенно теребя веер в руках, спросила графиня.
— Я был в саду, видел холмы и мостики, слышал о Мраморной комнате, но в ней не был.
Это был второй промах.
— Мраморная комната, — это великолепная вещь, — с неожиданной убежденностью заявил граф, — не правда ли, Леночка?
— Да, конечно, — поспешила ответить графиня.
— Вы, наверное, будете того же мнения, доктор. Сейчас я вам все это покажу, если позволите… — При этих словах граф быстрым, неожиданным движением взял меня под руку…
— Виктор, доктору, может быть, не так интересно… — графиня с тоской взглянула на меня.
Видя, что посещение Мраморной комнаты также нежелательно, я пробормотал что-то в тон графине. Но граф уже не слушал и, увлекая меня, восторженно и с беспокойной нервностью говорил:
— Это сооружение великолепно, вложена бездна остроумия и изобретательности. Сейчас я вам все продемонстрирую.
Мы вместе с графиней отправились в мраморную спальню. Так как последующие события связаны, главным образом, с этой комнатой, то мне приходится немного остановить на ней внимание читателя.
Гостиная, где мы сидели, и смежная с ней столовая имели каждая по выходу в одну наружную боковую сторону дома, от которой шли в виде рукавов два коридора, вернее, две крытых галерейки из больших зеркальных стекол между широкими мраморными плитами. Снаружи эти плиты были еще богато разукрашены резьбой и мраморными же карнизами. Ко времени этого рассказа из наружных плит уцелели немногие, остальные были заменены каменными, набело штукатуренными Обе галерейки выходили дверьми в такую же галерейку, четырьмя сторонами обхватившую стены Мраморной комнаты, которой и замыкалось все здание. Между двумя рукавами под открытым небом разведен был небольшой цветник и виднелись остатки мраморной скамейки и такой же фонтан.
Мы прошли одним из стеклянных коридоров.
— Когда-то крыши комнаты и галерей были стеклянные. Только мрамор и толстое зеркальное стекло. Позже пришлось заменить стеклянную крышу железной. Но при первой возможности я постараюсь все восстановить в прежнем виде.
Прежде, чем войти в спальню, граф предложил обойти комнату по галереям. Здесь он с нервной поспешностью объяснял, как были устроены два камина по углам спальни и в то же время над нею не было ни одной трубы. Дымоходы шли под стеклянным потолком коридоров к главному зданию и были великолепно маскированы акантовыми листьями мраморных карнизов.
Во время этих объяснений меня удручал несчастный вид графини, а странный, нервный и какой-то спешный тон больного (ибо таковым я не мог теперь не признать графа) заражал меня смутной тревогой. Особенно поразило меня несоответствие между сжатыми бровями графа, лицом, не обнаруживавшим и тени оживления, и восторженно-спешной речью.
— Бездна остроумия и изобретательности, — твердил молодой человек. — Посмотрите, с боковой стороны вся эта сторона — сплошное стекло дверей и окон. Масса света, стеклянные двери в коридор, а отсюда вон сюда, на эту открытую веранду. Когда-то она была также мраморной… Вы видите эти мраморные карнизы на продольных стенах, а под ними маленькие окна? К этим окнам свешивались с карнизов цветы. Разве не остроумно было повесить эти лампады таким образом, что вечером вся комната была полна тенями цветов и листьев?.. Смотрите теперь здесь, на эти окошечки. Видите урны под потолком, от них трубочки с желобками и, наконец, стерженек пред каждым окошком? Как нужно любить красоту, чтобы изобрести все это! Вы, конечно, догадываетесь, что вода, просачиваясь из этих урн, стекает по желобкам, и каждая искристая капля пред падением висит на этом стерженьке; конец стерженька находится как раз в фокусе этой чечевицы, за которой устроена лампада. Теперь пойдемте, я покажу вам, как все это отражается в зеркалах мраморных каминов…
