традиции, но она так и не поверила в Бога. Блисс расспрашивает меня об исламе, потому что регулярно прогуливала уроки религии в школе. Обычно я бешусь, когда люди воспринимают меня как неиссякаемый источник знаний об исламе – далеко не все мусульмане одинаково относятся к вопросам веры. Но на Блисс я просто не могу злиться.
– Как по мне, не слишком отличается от христианства, – подытоживает она, когда я замолкаю. – Лучший друг моего парня – верующий христианин.
– Да, ислам и христианство во многом похожи.
– Хотела бы я верить в Бога и во все такое, – вздыхает Блисс.
– Почему? – удивляюсь я.
– Согласись, неплохо, когда есть за что уцепиться, если в твоей жизни все идет прахом.
Я задумчиво киваю. В чем-то она права.
– А что ты делаешь, когда все идет прахом?
– Не знаю. – Блисс пожимает плечами. – Плачу, наверное.
– От этого вера не спасает, – криво улыбаюсь я. – Все равно приходится иногда плакать.
– Если подумать, – Блисс обводит взглядом собравшихся в пабе, – в фандоме тоже есть что-то от религии.
Мне эта мысль никогда не приходила в голову. И тем не менее я со смехом киваю.
– Да уж. Тогда нам следует хорошенько помолиться, чтобы Джимми и Роуэн благословили нас еще одним объятием на сцене.
Блисс тоже смеется, но на мгновение в ее глазах проскальзывает что-то, отчего у меня возникает ощущение, будто ей жаль меня и остальных фанаток.
– Вам в самом деле нравится думать, что они вместе?
Я пожимаю плечами.
– Благодаря им я верю, что настоящая любовь существует.
Что в этом мире вообще существует что-то хорошее. Что он не обратится в пыль в следующий миг. Что для меня есть смысл держаться за жизнь.
– А если бы не они, ты бы в это не верила?
Я пытаюсь представить, кто еще мог бы заставить меня поверить в любовь, но ничего не приходит в голову. Перед мысленным взором возникают родители, которые вечно ругаются. Школьная подруга, которую парень бросил после первого секса. Парочка, молча сидящая за столиком в ресторане.
– Боюсь, что нет, – наконец отвечаю я.
•
Когда я возвращаюсь из туалета, Блисс сидит с телефоном чуть поодаль от толпы. От ясного, уверенного выражения лица не осталось и следа – теперь она выглядит так, будто с кем-то ссорится.
Я подхожу ближе, и до меня доносятся слова:
– Вообще-то это не твое дело, где я и чем занимаюсь.
Блисс отключается и бросает телефон на стол. Я краем глаза замечаю на экране имя звонившего – Роуэн.
Забавно.
– Все в порядке? – спрашиваю я, присаживаясь рядом.
Блисс вскидывает голову, удивленно смотрит на меня и молниеносно растягивает губы в улыбке, будто ничего не случилось.
– Да, все отлично, как же иначе? – отвечает она. – Мама звонила. Не любит, когда я гуляю допоздна.
– Ага, – киваю я, хотя сильно сомневаюсь, что ее маму зовут Роуэн.
– Ладно, мне пора. – Блисс прячет телефон в карман и снова улыбается. – Приятно было познакомиться!
В следующий миг она уже выскальзывает из паба – я даже сказать ничего не успеваю. У меня такое чувство, будто я весь вечер общалась с призраком.
•
Поболтав еще с парой интернет-знакомых и выпив газировки, я решаю, что пришло время воссоединиться с Макульеттой. Но Джульетты нигде нет, в отличие от Мака, который сидит на их прежнем месте – один, в компании пинты пива. Вид у него как у покинутого любовника, пришедшего в паб, чтобы утопить печаль в вине и написать пару-тройку сонетов о разбитом сердце.
– С кем ты зависала весь вечер? – спрашивает Мак, когда я опускаюсь рядом и ставлю на стол стакан с J2O. Присмотревшись повнимательнее, я делаю вывод, что эта пинта у Мака не первая, скорее, третья. Кажется, ему очень одиноко здесь – даже Джульетта его покинула. Неожиданно мне становится его жалко.
– Не знаю. Какая-то девчонка, мы только познакомились.
– Только познакомились? А выглядело так, будто вы лучшие друзья.
– Ну, мы легко нашли общий язык, – пожимаю я плечами.
За столом повисает неловкое молчание.
– А я и не знал, что ты в фандоме знаменитость, – говорит Мак с самой фальшивой улыбкой, которую я только видела.
– Знаменитость – это громко сказано, – смеюсь я.
– Громко сказано? – Мак удивленно поднимает бровь. – Ты шутишь? Да здесь все тебя знают. Люди подходят, чтобы сделать с тобой селфи.
– Это просто интернет, – отмахиваюсь я.
– Просто интернет, – хмыкает Мак. – Иногда мне кажется, что интернет куда более реален, чем настоящая жизнь.
Я вдруг понимаю, что за то время, пока я ходила по залу с Блисс, настроение у Мака успело катастрофически испортиться.
Какая досада.
– А где Джульетта? – спохватываюсь я. – Вы вроде вместе сидели.
При упоминании Джульетты Мак немного приободряется.
– А, она просто в туалет отошла.
– Ясно.
Мы снова замолкаем. Я смотрю на Мака поверх газировки, пытаясь понять, что же он за человек.
– Знаешь, такие, как ты, обычно редко фанатеют по «Ковчегу», – закидываю удочку я.
– Да? – Он не отводит взгляда.
– Да. – Я прищуриваюсь. – Как ты увлекся «Ковчегом»?
– Хм, даже не знаю. Наткнулся на ютьюбе на их видео? – Мак постукивает пальцем по почти опустевшему бокалу. – Сейчас уже и не вспомню.
– Если честно, мне кажется, «Ковчег» не в твоем стиле. – Теперь я иду напролом.
– Я люблю разную музыку.
– Точно, – поддакиваю я. – Но фандомные дела тебя мало интересуют?
– Ну… наверное. Хотя музыка их мне нравится. – Он махом допивает пиво.
– Тебе тоже не терпится попасть на концерт?
Мак кивает, но в этом жесте нет и сотой доли энтузиазма, положенной истинному поклоннику.
– Ага, конечно.
Я ставлю локоть на стол и подпираю кулаком подбородок.
– А какие песни ты хотел бы услышать больше всего?
– Это что, допрос? – смеется Мак, хотя по глазам я вижу, что ему совсем не весело.
– Просто дружеская беседа! – улыбаюсь я. – Мы с тобой сегодня толком и не общались.
– Ну ладно, – шумно выдыхает Мак. – «Жанну д’Арк», разумеется. И мои любимые – «Магию 18» и «Единственное место».
– Хм-м.
«Магия 18» и «Единственное место» – главные хиты «Ковчега». Почти все слышали их по радио. Интересно, почему Мак назвал именно эти песни?
– А я надеюсь, что они исполнят «Второго человека», ну знаешь, с мини-альбома «Убей». И вообще хоть что-нибудь с того альбома. Я понимаю, что он вышел три года назад, но надежда умирает последней.
Мак смотрит на меня стеклянными глазами и тупо кивает. Никакой внятной реакции. Он понятия не имеет, о чем я говорю.
В этот момент я окончательно убеждаюсь, что ему и дела нет до «Ковчега» и
