ему вечером следующего дня, когда Мими выписали из больницы. В Нью-Йорке уже наступила полночь. Я надеялась, что патрон еще не спит, однако по голосу поняла, что разбудила его.
– Нет. Не волнуйтесь, уже все в порядке. Извините, что звоню так поздно, просто хотела сообщить, что все обошлось, если бы до вас дошли слухи.
– Ее кто-нибудь узнал?
– Думаю, нет.
– Как она?
– С кем ты разговариваешь? – спросила Мими, пока я пыталась сформулировать ответ.
Я стояла у окна в гостиной, думая, что нахожусь в одиночестве. Начавшие загораться огни вечерней иллюминации расплывались, как в тумане, потому что я смотрела на них сквозь полиэтилен, которым заклеила разбитую дверь. Фрэнк каким-то чудом уснул еще до возвращения Мими.
Что касается больной, то я с трудом уговорила ее вылезти из кардигана и джинсов с засохшими пятнами крови и облачиться в мой спортивный костюм. Будучи ответственной за стирку, я уже заметила, что у Мими нет нормальной домашней одежды. Спала она всегда в белых ночных сорочках с кружевами, и я боялась, что такая нежная вещь будет безнадежно испорчена, если кровь протечет через повязки. Как ни странно, она согласилась позаимствовать мой костюм, хотя отказалась от помощи с переодеванием. Правда, позволила уложить себя в постель и моментально уснула. Теперь она восстала, точно Феникс из пепла, и материализовалась у меня за спиной: в моей спортивке с утопающими в слишком длинных рукавах руками, забинтованная голова упрятана в серый капюшон, под глазами залегли черные круги, а на груди горит алая надпись «Небраска». Увидев эту картину, я чуть не грохнулась в обморок.
– С мистером Варгасом, – сказала я. – Не хотела, чтобы он волновался, если вдруг услышит о несчастном случае. Медсестра сказала приготовить охлаждающий пузырь, чтобы снять отек. Раз вы встали, то я этим займусь.
– Дай мне трубку.
Я усадила Мими на диван и протянула телефон. Дрожащими руками подсунув ей под спину мягкую подушку и укрыв ноги от сквозняка, проникающего сквозь заклеенную дверь, я поспешила на кухню, чтобы наполнить льдом охлаждающий пузырь, найденный по моей просьбе Фрэнком – розовый, в клеточку, с закручивающимся металлическим колпачком. Он напомнил мне пузыри со льдом, которые использовали для лечения похмелья герои романтических комедий в эпоху Дорис Дэй.
– Где ты его взял? – спросила я.
– Попросил на день рождения, когда мне исполнилось шесть.
– Зачем?
– В тот год стояла невероятная жара. Я ходил в нем в школу, привязав к голове бордовым шарфом «Эрмес», который принадлежал в свое время моей бабушке. Принести шарф?
– Думаю, обойдемся. Хотя за предложение спасибо.
Доливая в пузырь немного воды из-под крана, чтобы тот лучше прилегал к лицу Мими, я смотрела в окно на переливающийся огнями Лос-Анджелес. На востоке небо расчертили пестрые фейерверки. По всей видимости, их запускали над голливудской чашей либо над стадионом «Доджерс». Я сначала подумала, что там идет концерт или футбол, и лишь увидев вспышки внизу, на пляже Санта-Моники, и к западу, над холмами Малибу, вспомнила, что сегодня Четвертое июля.
Когда я вернулась в гостиную, Мими закончила разговор, и по ее лицу текли слезы. Я положила пакет и схватила коробку салфеток.
– Где Фрэнк? – спросила она.
– Спит. Что с вами?
– Спит? Это невозможно.
– Как видите, возможно. Я завернула его в плед, уложила на полу в малой гостиной, навалила на него гору диванных подушек и включила канал с корейским языком. Что случилось? У вас что-то болит?
– Всё.
– Приложите лед. Я посмотрю по времени, можно ли выпить еще одну таблетку болеутоляющего.
– Я не об этом.
Мими сняла капюшон и приложила лед к тому глазу, который опух меньше.
– Это пузырь Фрэнка, – сказала она. – Подарок на день рождения. Сначала я купила обычный, голубого цвета, и Фрэнк страшно огорчился. Я целую вечность искала такой, как ему хотелось. Все не решалась купить розовый. Когда я сказала Фрэнку, что сомневаюсь, он заявил: «Розовый – это индийский синий».
Она взяла салфетку и вытерла слезы.
– Я постоянно думаю, что с ним будет, если со мной что-то случится.
– С вами все хорошо. Так сказали врачи. И я здесь.
– Я не вечная. И ты здесь тоже не навсегда.
Она устало откинулась на спинку дивана.
– Когда у меня были деньги, я не волновалась за Фрэнка. На богатого ребенка всегда найдутся желающие, даже если он со странностями.
– Я не собираюсь вас бросать. Деньги вы заработаете. Фрэнк не со странностями. Он просто не такой как все.
– Ты хотя бы не сказала «с особыми потребностями», – фыркнула она и, поморщившись, приложила пузырь к брови. – Айзек прав. Настоящая Поллианна.
В ее устах это прозвучало чуть ли не оскорблением. Порой я не понимала, что нашел в ней мистер Варгас.
– Кстати, как все прошло вечером? – спросила она. – Я так устала, что забыла спросить, когда вернулась.
– Нормально.
Она почему-то вновь заплакала. Без слез, навзрыд.
– Может, позвонить кому-нибудь? – предложила я ей. – Родственникам, отцу Фрэнка?
И тут же сказала себе: «Заткнись, Элис».
– Все мои родные умерли, – сказала она, взяв себя в руки. – Отец Фрэнка исключается.
Мими положила пакет на колени, деликатно прочистила нос и уставилась стеклянным взглядом в дыру на месте раздвижной двери. Она не подавала никаких признаков жизни; я испугалась, что она умерла с открытыми глазами, как в кино, и с трудом переборола искушение найти зеркальце и приставить к ее носу, как вдруг она сказала:
– Фейерверки.
– Да, здорово, что их видно, несмотря на стену.
– Представляешь, я купила этот дом ради видов. А еще я знала, что моя мать его возненавидела бы.
– И как, план удался?
Мими вновь приставила лед к брови и вздохнула.
– Она к тому времени уже умерла. И все равно я каждый день представляю, как она критикует то одно, то другое, и мне кажется, что она все еще со мной. Я прожила здесь бо́льшую половину жизни. Я теперь старше, чем была моя мать, когда умерла.
Она как будто ждала ответа, и я сказала:
– Значит, вы любите этот дом, если так долго здесь прожили.
– Ненавижу. Его покупка была безумием. Когда агент привез меня сюда, я рассмеялась ему в лицо и сказала, что слишком знаменита, чтобы покупать дом с окнами вместо стен. Агент убедил меня, что он мне подойдет, потому что подъездная дорожка круто поднимается в гору, а дороги, которая ведет к дому, нет ни на одной карте. Он сказал, что если бы я по-прежнему была замужем за кинозвездой, то могла бы опасаться за свою частную жизнь, а писатели никого не интересуют,
