так что все будет хорошо. Да, как же! Не понимаю, почему я его послушала. Писатели интересуют не многих, зато этих немногих не остановит крутой подъем.
– А почему же вы остались?
– Не хотела доставить матери удовольствие признанием ее правоты.
– Так она же умерла?
– Да. В общем, я позвонила на студию, они прислали рабочих и за две недели выстроили стену. Люди, которые говорят, что построить Рим за один день невозможно, никогда не были в Голливуде.
Она отставила лед и потянулась за салфеткой.
– Он протекает, ты плохо закрутила колпачок.
С этими словами она бросила пузырь, целясь мне в голову. Я поймала снаряд, проверила крышку и вытерла о футболку.
– Ничего не протекает. Это конденсат.
– Протекает, – возразила она и подскочила с дивана.
Я хотела ей помочь, но она вырвалась и скрылась в кабинете.
Врач определенно велел прикладывать лед для скорейшего выздоровления.
Однако, пока я уговаривала себя последовать за ней, Мими хлопнула дверью и забарабанила на машинке. Тем хуже для нее. Я ей не мать. Пусть делает, что хочет.
8
Как вы уже заметили, я не из тех, кто жалуется. Именно поэтому я не собиралась рассказывать Мими, как на самом деле прошел наш с Фрэнком вечер.
Произошло следующее. Мы вернулись домой поздно, смертельно уставшие. Пролезли через дыру в двери и рухнули на диван в гостиной.
– Тебе надо принять ванну перед сном, – сказала я некоторое время спустя, от всей души надеясь, что маленький мальчик, каким выглядел Фрэнк снаружи, победит страдающего бессонницей старика, заключенного в его хрупкое тело, и оба улягутся в постель и уснут.
– Зачем? – спросил Фрэнк.
– Ты… гм… грязный.
Перед поездкой в больницу я, предварительно испросив разрешения, вытерла ему лицо и руки, а вот переодеться никто из нас не удосужился. Мы походили на беглецов из «Техасской резни бензопилой». Сама я не видела этой картины и надеялась, что Фрэнку она тоже не попадалась.
– Я не хочу мыться, – сказал он и полез в карман пыльника. – Сигарету?
– Что?
Я подумала, что ослышалась, однако Фрэнк извлек из кармана завернутую в целлофан сигаретную пачку с надписью на французском языке. Я чуть не взбесилась, но вовремя заметила слово «chocolat».
– Где ты их взял? Шоколад в форме сигарет давно не производят!
– Обменял на сопроводительные письма.
– «Касабланка», – догадалась я.
– «По-моему, это начало прекрасной дружбы».
Я вытащила одну сигарету.
– «За тебя, детка».
– «У нас всегда будет Париж».
Лицо Фрэнка сияло от удовольствия. Он вытряс из пачки сигарету, зажал между средним и безымянным пальцами и поднес к губам. Я заметила, что счастье – самое естественное для него выражение. Страх, смущение, замешательство – все это как бы заставляло его уходить в тень и закрываться. Думаю, это многое в нем объясняет. Представьте, что вы должны выбрать одно чувство, которое можете с легкостью передать другим. Мне хотелось бы думать, что я тоже ассоциируюсь у людей с ощущением счастья.
– Знаешь, что меня всегда удивляло? – сказал вдруг Фрэнк. – Зачем люди вступают в Иностранный легион? Ну, не считая формы. Мне очень нравятся их головные уборы. Хотел бы я такое кепи. У меня есть феска.
– Меня это не удивляет.
– Феску назвали в честь Феса, города в Марокко, который владеет монополией на их изготовление.
– Интересно. Погоди-ка, – опомнилась я. – Что-то не припомню в «Касабланке» никого из Иностранного легиона.
– Их там нет. Там мой отец.
– Твой отец в «Касабланке»?
Господи боже, его отцу должно быть уже лет сто! Вот почему Мими не любит о нем говорить.
– Не в «Касабланке», а в Иностранном легионе.
– Твой папа в Иностранном легионе? – вытаращилась на него я.
– Думаю, да. Иначе почему он никогда не приходит в гости?
– А у мамы ты спрашивал?
Фрэнк выпустил струю воображаемого дыма и кивнул.
– И что она сказала?
– Ничего. Nada. Ни грана. Ни йоты. Дырка от бублика. Пшик. Ноль без палочки. Рожки да ножки. Зеро…
– Я поняла, Фрэнк.
– «Ничего» и «любовь» – одно и то же, – сказал Фрэнк.
– Неправда.
– Правда. В теннисе. А какой у тебя отец, Элис? Он и есть джентльмен, которого ты мне постоянно ставишь в пример?
Я поднесла шоколадную сигарету к носу, точно гаванскую сигару.
– Нет. То есть не знаю. Отец ушел от нас, когда мне и восьми лет не было.
– Он умер?
Я сняла обертку.
– Нет. А может, и да. Не знаю. Просто ушел.
– Может, он в Иностранном легионе вместе с моим.
– Или просто вышел однажды за пачкой шоколадных сигарет и не вернулся, – сказала я.
У меня не было настроения говорить об отце.
– А что, так бывает?
– Всякое бывает. Давай уже ты нырнешь в ванну, а потом быстро в пижаму и спать.
Я съела шоколадную сигарету и вошла вслед за Фрэнком в ванную. Он стоял, зачарованно глядя на струю воды, льющуюся из крана.
– Раздевайся, – потребовала я. – Надо замочить твою одежду на ночь, чтобы отстирать пятна.
Он отвернулся от воды и уставился на мой локоть.
– Чего ты ждешь? – спросила я.
– Некоторого уединения.
– Я не буду смотреть, – сказала я. – Скорее, давай сюда одежду.
– Пожалуйста, – взмолился он. – Очень тебя прошу.
– Ладно, – вздохнула я. – Вымой голову и не забудь почистить ногти. Если что-то понадобится, зови.
Я прилегла на пол под дверью. Ничего с ним не случится. Пока слышно плеск, он жив. Фрэнка не услышал бы только глухой. Из ванной доносились такие звуки, точно он дрался там с аллигатором. И тогда я совершила роковую ошибку. Лежа на мягком покрытии, я не заметила, как уснула.
Проснулась я от тишины. Сначала подумала, что Фрэнк сбежал. Переступил через меня, прокрался в гостиную, выбрался на улицу через разбитую дверь, залез на стену и теперь лежит у подножия холма, истекая кровью. Кровь – хороший признак. Парамедики говорили, что если у человека идет кровь, он еще жив.
Тем не менее Фрэнк относился к тому типу детей, которые оставляют за собой следы – отпечатки мокрых ног, шоколадные пятерни, царапины на стенах, разбитые вазы. Никаких следов я не заметила. Господи! Нет, только не это! Я распахнула дверь и чуть не потеряла сознание.
Фрэнк не сбежал. Он лежал в ванне с водой, полностью одетый, с очками на лбу и игрушечной субмариной, прижатой к груди. Глаза закрыты, бледный как смерть, вокруг головы струится нимб из волос. Вынесенная на берег жертва кораблекрушения, превратившаяся в ангела. Единственный недостаток ангелов заключается в том, что они мертвы. Как я скажу Мими, лежащей на больничной койке, что позволила ее сыну утонуть в
