надобность будетъ приготовить что къ утру?
— Нѣтъ, ничего особеннаго.
— Постой, Телеішевъ, — вмѣшался Варцель по-нѣмецки: — вѣдь старуха на двое сказала, можетъ зададутъ и квартъ порядочный. Прикажи ему, чтобы онъ на всякій случай, для перевязки, приготовилъ что-нибудь, нарѣзалъ бы хоть бинтовъ, пу изъ старой рубашки что-ли.
— Скажи ты ему лучше самъ.
Варцель растолковалъ Якову, что ему нужно приготовить. Служитель весь съежился. Онъ сильно испугался за барина.
— Не прикажете-ли съ вами поѣхать? — осмѣлился онъ даже произнести.
— Нѣтъ, не нужно, оставайся.
И Телепневъ поспѣшно началъ надѣвать теплые сапоги.
Яковъ еще что-то хотѣлъ сказать, но ничего у него не вышло. Онъ съ особеннымъ усердіемъ началъ укутывать господъ и посвѣтилъ имъ до самаго подъѣзда, гдѣ стояли маленькія чухонскія санки.
— Ну! — вскричалъ Варцель, надѣвая варежу: — садись, братъ, куда кривая не вывезла! Рутту! — крикнулъ онъ на лошаденку и ударилъ ее кнутомъ.
Темная ночь охватывала со всѣхъ сторонъ тяжелой мглой.
XIX.
Опять та же пятиверстная корчма, только на этотъ разъ собралась одна своя компанія. Обязанности фуксовъ, за неимѣніемъ народа, исполняли старые бурши: караулили и корчмы, таскали на верхъ пиво, прилаживали клинки и одѣвали паукантовъ. Телепневъ имѣлъ даже удовольствіе протянуть ногу желтому шаржиртеру для укутыванія ея въ замшевую штанину. Татуированный уже на порядкахъ выпилъ и пускалъ все свои избитыя бурсацкія остроты. Съ нимъ съ первымъ долженъ былъ драться Телепневъ. Желтый секундировалъ татуированному. Унпартейшемъ выбрали жирнаго и взгромоздили его на столъ.
Стали въ позицію. Телепневъ почувствовалъ нѣкоторое волненіе, хотя онъ и зналъ, что татуированный дерется едва ли лучше его. Неловко ему было. Изъ-подъ шлема онъ съ трудомъ видѣлъ своего противника, у котораго отъ пьянства дрожала рука. Въ Телепневѣ жило сначала одно желаніе: поскорѣе покончить эту штуку.
Заходили. Студенческая дуэль никогда не происходитъ на одномъ мѣстѣ. Пауканты безпрестанно двигаются, закидывая ногу назадъ, такъ что со стороны выходитъ пресмѣшное зрѣлище. На первомъ выходѣ Телепневъ и татуированный покружились достаточно, обоихъ прошибла испарина. Фуксомъ овладѣвало совершенно внѣшнее нервное раздраженіе, онъ началъ горячиться, и такъ и стукалъ по корбу своего противника.
— Сидѣлъ! — крикнулъ жирный.
Телепневъ почувствовалъ на плечѣ маленькую царапину. Первоначальная тревога прошла у него; но все больше и больше разгаралось желаніе: задать буршу хорошій хибъ.
Долго еще повозились они. На четвертомъ выходѣ татуированный, опустивши вдругъ рапиру, хотѣлъ рѣзнуть Телепнева подъ мышку; но сдѣлалъ это очень не искусно, такъ что Телепневъ успѣлъ со всего размаха завалить ему здоровенный квартъ. Кровь такъ и брызнула. Правая рука опустилась, а лѣвой буршъ схватился за грудь. Шкандалъ остановили.
Татуированнаго начали раздѣвать и перевязывать ему рану. Всѣ столпились вокругъ него, такъ что Телепневъ остался въ сторонѣ съ однимъ Варцелемъ. Варцель помогъ ему снять шлемъ, рукавицу и разстегнуть нагрудникъ, который душилъ его. Варцель же заклеилъ ему англійскимъ пластыремъ маленькую царапину на правомъ плечѣ. Телепневъ чувствовалъ раздраженіе во всемъ тѣлѣ. Колѣна его тряслись, въ горлѣ пересохло, въ какихъ-нибудь пять минутъ онъ очень утомился и съ удовольствіемъ бы прилегъ, еслибъ было на чемъ.
— Опасна рана? — спросилъ онъ Варцеля, указывая въ ту сторону, гдѣ столпились бурсаки.
— Нѣтъ, кожу только рѣзнулъ. А ничего, порядочно! Молодецъ, братъ Телепневъ, — прибавилъ онъ вполголоса: — теперь не станетъ вздоръ врать!
— Какъ же, братъ Варцель, слѣдующйі-то шкандалъ, сейчасъ что ли?
— Да коли не очень усталъ, такъ вали сейчасъ; а то послѣ больше разлаешься.
— Такъ поди говори тому, я готовъ; только вотъ эта дурацкая-то штука, — и онъ указалъ на штаны, — больно ужь неловко въ ней.
— Упрѣешь! — отвѣтилъ добродушный Миленькій и подошелъ къ бурсакамъ.
Татуированный держался однако на ногахъ, и раздѣвшись потребовалъ себѣ сейчасъ же пива, не взирая на запрещеніе фликера. Бурсаки поглядывали косо въ сторону Телепнева, но объ ударѣ отзывались одобрительно. Видно было, что тонкому буршу очень хотѣлось проучить фукса. Онъ потряхивалъ все своими кудрями и выбиралъ клинки. Пріятная торжественность ни на секунду не сходила съ его лица, и еслибъ Телепневъ издали разсмотрѣлъ его — онъ бы приступилъ ко второму шкандалу съ гораздо большимъ азартомъ.
Стали опять въ позицію черезъ полчаса. Буршъ какъ-то все подпрыгивалъ и приплясывалъ. Удары заносилъ онъ франтовски, выгибая руку и съ гораздо большей быстротой, чѣмъ всѣ тѣ пауканты, какихъ случилось уже видѣть Телепневу. Одно только онъ почувствовалъ, что у Мандельштерна рука гораздо легче, чѣмъ у желтаго шаржиртера. Feiner Kerl, на первомъ выходѣ, видимо игралъ своимъ противникомъ, поддразнивалъ его фальшивыми хибами и безпрестанно кружился по залѣ, такъ что ни на одномъ изъ нихъ не сидѣло еще удара, а Телепневъ совсѣмъ умаялся. Потъ такъ и шелъ съ него градомъ, слѣпилъ глаза и вдругъ произвелъ во всемъ тѣлѣ такую чесотку, что онъ едва удерживался въ боевой позиціи.
Четыре хода прошли съ пустыми ударами. Но манера бурша ужасно раздражала и утомляла Телепнева. Онъ выбивался изъ силъ и накидывался все на тонкаго пауканта, который желалъ показать всей компаніи, что онъ дерется съ Телепневымъ, какъ съ мальчикомъ.
На пятомъ выходѣ маленькій терцъ сидѣлъ у Манделыптерна. Тонкій паукантъ встрепенулся и блеснулъ своей рапирой. Телепневъ, въ тотъ же мигъ, почувствовалъ сильную боль; правая рука его опустилась, кровь брызнула на рукавицу. Варцель засуетился около него и повторялъ все: «пехъ, пехъ!» Телепневъ еле стоялъ на ногахъ; отъ боли и усталости его такъ и качало изъ стороны въ сторону.
— Ну, чтожь, миленькій, — говорилъ ему Варцель, снимая доспѣхи, — кривая не вывезла, хорошо еще что не квартъ. Эй, жирный, — крикнулъ онъ толстому шаржиртеру, — поди-ка, братъ, бинтуй!
Толстый, исправлявшій должность фликера, забинтовалъ Телепневу руку. Рана была не глубока, но разрѣзъ вершковъ шести вдоль. Отъ непривычной боли Телепневу сдѣлалось дурно.
Когда онъ очнулся, надъ нимъ стояли Варцель, маленькій ольдерманъ и жирный; остальная братія уже засѣла за попойку, и торжествующій Мандельштернъ, съ своей еврейской тонкостью, не безъ пріятности запѣлъ:
Друзья, за столъ: наполнимте стаканы,
Да здравствуетъ вино, да здравствуетъ оно!
И будемъ пить и всѣ напьемся пьяны,
Вотъ счастье — вотъ оно, вотъ счастье — вотъ оно!
И татуированный, не смотря на свою рану, во все горло пустилъ припѣвъ:
вотъ счастье — вотъ оно,
вотъ счастье — вотъ оно!
Хоръ продолжалъ:
Мы мало просимъ, ищемъ у природы,
А больше всѣхъ найдемъ, а больше всѣхъ найдемъ,
Такъ будемъ пить — свободные народы —
Бокалами вино, бокалами вино!
«Свободные народы», говорилъ про себя Телепневъ, «ужь
