бы снег.
Он остановился в отеле «Торни»; вестибюль второго этажа показался ему незнакомым – большой круглый зал, совсем не похожий на располагавшийся здесь некогда Американский бар, где, как помнил Джек, сидела разнообразная молодежь и кое-какие бравые девчонки. Старинный лифт был на месте – когда-то он «временно не работал», а ныне услужливо бегал вверх-вниз по первому требованию.
Американский бар канул в Лету, но отель «Торни» сохранил свою привлекательность для молодежи – на первом этаже открылся ирландский бар под названием «О’Малли», везде трилистники и «Гиннесс» в розлив. Людям вроде Джека Бернса не стоит появляться в таких местах – там слишком много любителей кино, больше, чем в самом Лос-Анджелесе; но у Джека не было выбора – он не голоден и выспался в самолете.
Там выступала довольно неплохая ирландская фолк-группа – скрипач, гитарист и певец. Джек поговорил с ними в перерыве, певец, оказалось, любит Йейтса, а сам переехал в Финляндию из Ирландии пятнадцать лет назад.
Юные финны в баре были такие скромняги, что подойти к Джеку не решались, хотя и пожирали его глазами. Ирландцы снова начали свою музыку, и тогда две финские девочки набрались смелости заговорить с Джеком. На бравых девчонок совсем не похожи, вели себя очень осторожно, Джек никак не мог понять, чего они от него ждут и чего хотят. Одна начала флиртовать с ним, затем уступила эту роль второй.
– Под эту музыку не потанцуешь, – сказала первая.
– Но с тобой, мне кажется, можно танцевать и без музыки, – сказала вторая.
– Угадала, – ответил Джек.
– Ты небось думаешь, я чего-то тебе предлагала, – сказала она.
Джек не собирался портить чудесные воспоминания об Ингрид My, что неизбежно случилось бы, переспи он с этими двумя финками. К тому же он почувствовал, что немного проголодался, и сказал девушкам «до свидания». Одна из них ответила:
– Похоже, тебе нужен кто-то другой, мы тебе не подходим.
– Верно-верно, на самом деле я ищу пару лесбиянок, – сказал Джек.
Боже, какое расточительство – бросить такую реплику в каком-то несчастном ирландском баре в Хельсинки!
Он отправился в вестибюль и спросил портье, существует ли до сих пор ресторан «Сальве».
– Это была довольно популярная забегаловка у матросов.
– Матросы давно его забросили, – ответил портье. – Кроме того, Джеку Бернсу там нечего делать, заведение слишком «местное».
Джек, конечно, зарегистрировался в отеле как Джимми Стронах и решил, что поступил мудро – слишком много кинофанатов в ирландском баре.
Он поднялся в номер и переоделся в «спецуху для тату-салона», как называла это Лесли, – джинсы и черная водолазка. Миссис Оустлер положила ему еще и Эммин жакет, рукава длиннее, чем нужно Джеку, но ему жакет нравился.
По дороге в «Сальве» – старомодный ресторан, заведение, где подают еду без изысков, но зато по-домашнему вкусную, – Джек отметил, что теплее на улице не стало. Хельсинки, как помнил он, не лучшее место для людей, неуверенных в себе, и если это по сию пору так, то портье был прав, утверждая, что «Сальве» не место для кинозвезд. Среди клиентов были явные любители посмотреть время от времени фильм-другой, только вот беда – ленты с Джеком Бернсом им явно не нравились.
Официантки выглядели точно так, как Джек их запомнил, – довольно пожилые, уставшие. Он вспомнил ту, которая невежливо разговаривала с его мамой, жену «мясника» Сами Сало; она и сейчас вполне подошла бы ресторану. Крутая баба – называла маму «крошка»; правда, подумал Джек, грубила она, скорее всего, вовсе не потому, что мама переманивала у ее мужа клиентов. Впрочем, кто знает, может, она вовсе и не была ему женой.
Джек помнил ее хорошо – невысокая, крепко сбитая женщина, одежда на пару размеров меньше, чем нужно. Она на каждом шагу морщилась, словно у нее болели ноги, а ее толстые руки дрожали.
Он старался ни на кого пристально не смотреть и уж точно не заглядывать никому в глаза; тут к нему подошла официантка вытереть стол, в руках мокрая тряпка, Джек, впрочем, и на нее постарался не смотреть. Полная противоположность миссис Сало – та толстенная, эта худющая (впрочем, может, у миссис Сало только руки жирные, Джек понял, что не помнит точно), сутулится, выглядит грубовато, но при этом лицо продолговатое и глаза как у кошки, можно сказать, красивая, только устала сильно. Вытерев стол, она встала подбоченясь, видимо за вечер ни разу не присела.
– Надеюсь, вы кого-нибудь ждете, – сказала она. – Вы ведь не один будете обедать?
– Сюда что, нельзя ходить одному?
– Вам сюда точно нельзя ходить одному, – заметила она. – Больше того – вы были бы даже в большей безопасности, приди вы сюда в женском платье.
– Я рассчитывал узнать у вас, где я могу сделать себе в Хельсинки татуировку, – сказал Джек. – Насколько я помню, «Сальве» – лучшее место, где могут порекомендовать тату-салон.
– Верно, и лучший рекомендатель – я, – сообщила официантка. – Впрочем, я серьезно – если вы пришли сюда один, позаботьтесь хотя бы о том, чтобы уходить в компании.
– А как насчет татуировки?
– Кинозвездам они не нужны, – сказала она, – кто вас будет снимать обнаженным с татуировкой?
– А грим на что? – парировал Джек.
– В тату-салон вам тоже не стоит ходить одному, – предупредила официантка. – Вы к нам кино снимать приехали?
– Сказать по правде, мне нужна пара лесбиянок. Но для начала я хочу знать, где можно сделать татуировку, – сказал Джек.
Тут она впервые улыбнулась – выбит верхний клык, ага, наверное, поэтому она редко улыбается.
– Если вы тут один, я вас провожу домой, – сказала она. – От пары лесбиянок вы многого не добьетесь.
Джек представил, как он выглядит в ее глазах, крупным планом; потом понял, что она прочитала его мысль, а затем осознал, что очень устал и хочет подольше насладиться воспоминанием о ночи с Ингрид My.
– Не думайте, я не гожусь вам в матери, просто я выгляжу старше
