Кроме шуток - Сара Нович

– вспышка сверхновой в ногах кровати. Остин ошалело бросился к своему будильнику, потом сообразил, что это сигнал видеофона. Он никак не мог нажать на кнопку пульта. Скрученные рулоном гетры пролетели через всю комнату и ударили его точно между лопаток. Он резко повернулся в ту сторону, откуда был выпущен снаряд: Элиот держал одну руку в воздухе, снова и снова спрашивая одно и то же: Ч-З-Х.

Хотя, конечно, звонить могли только ему. Когда он ответил, это оказался его папа, в одной майке, с всклокоченными волосами. Позади него на кухне сидела мама, тяжело дыша и пытаясь надеть туфли.

Папа повесил трубку, и по темному экрану пошли полоски шума.

Элиот ничего не сказал, и Остин подумал, что он уже спит. Он вернулся в кровать, но понимал, что заснуть больше не сможет. Он хотел быть с ними. Наверное, можно уговорить Уолта отвезти его в больницу. Уолт работал в Ривер-Вэлли начальником службы безопасности всю жизнь Остина – он знал его родителей и играл в домино с членами клуба глухих в Лексингтоне, когда этот клуб еще существовал. Остин натянул джинсы, слазил под стол за кроссовками, сунул кошелек и телефон в карман толстовки и сбежал вниз по лестнице к стойке охраны.

Новенький охранник оторвался от своего ноутбука и, к ужасу Остина, заговорил вслух. Черт. Он что, не знает АЖЯ? Остин застонал и потянулся через перегородку за стикером.

Мне нужен Уолт, – написал он. – Мне нужно в больницу.

Тебе плохо? – написал охранник.

У меня мама рожает.

Тебе там делать нечего, – написал охранник.

Позвоните ему! – крикнул наконец Остин вслух, невнятно, неумело и очень громко.

Он так и не научился регулировать мощность своего голоса и понимал только, есть звук или его нет, – и теперь это ему пригодилось. Вздрогнув, охранник снял с пояса рацию и вызвал помощь. Уолт подъехал на своем гольф-каре несколько минут спустя, взъерошенный, – видимо, спал у себя в будке. Остин выбежал к двери ему навстречу.

Остину удалось на прощание бросить на охранника убийственный взгляд.

Они забрались в машину – подержанный “крузер”, купленный у окружной администрации, с гербом Ривер-Вэлли, наклеенным над логотипом полиции Колсона. Небо было темно-синее, а дороги – пустынные. Уолт вел машину быстрее, чем ожидал Остин. Радио работало так громко, что он чувствовал ритм музыки через кожаное сиденье. Родители Остина решили не узнавать пол ребенка заранее, но теперь, глядя в окно, он вспомнил эпизод, случившийся осенью много лет назад, когда он вернулся домой весь в грязи и без подошвы на новенькой кроссовке. Пока мама причитала, бабушка Лорна похлопала ее по плечу, засмеялась и сказала: Слава богу, что у меня девочка! Он послал в отступающую ночь пожелание о сестре; его мама заслужила передышку.

Когда они подъехали к больнице, Остин разглядел знакомую фигуру отца, который суетливым, поспешным шагом шел через парковку.

Он указал на фигуру и выпрыгнул из машины.

Уолт поднял большой палец, и Остин бросился за папой, размахивая руками, но не желая опять пользоваться голосом. Он догнал его в вестибюле и схватил сзади за запястье.

Папа обнял его, крепко обхватив руками, и Остин поразился, насколько он еще уступает ему в росте, несмотря на то что за лето вырос из своих старых джинсов. Он снова почувствовал себя маленьким, защищенным, пока папа не отстранился и не поспешил прочь.

Остин пошел за ним по коридору в родильное отделение, где папа велел ему подождать. Так что он сел, а папа начал пятиться по коридору, указывая на Остина и крича медсестре за стойкой: Он глухой, он глухой, просто чтобы вы знали. Медсестру, казалось, это нисколько не заинтересовало.

Остин устроился в приемной, где сидел только пожилой мужчина с многочисленными пигментными пятнами – возможно, будущий дедушка. Все эти холлы были одинаковыми: в углу телевизор с вечной кулинарной передачей, пол слишком сильно блестит, словно в доказательство его чистоты, в кафеле отражаются лампы, похожие на блюдца. За эти годы он побывал во многих приемных – в основном у аудиолога, где делали все новые и новые слепки, чтобы изготовить ушные вкладыши для слуховых аппаратов, которые вставляли в его быстро растущую голову, пока всякая надежда сохранить остаточный слух не растаяла окончательно.

Он полистал стопку журналов, из тех, что бывают только в кабинетах врачей. Все они были либо взрослыми в худшем смысле этого слова – “Современное здоровье”, “Гольф для джентльменов”, – либо слишком детскими. В последнее время такая ерунда преследовала его везде. Книги, одежда, сериалы – все было или уже не для него, или еще не для него. Он любил пересматривать мультфильмы, которые смотрел в детстве, хотя никогда никому об этом не рассказывал, стыдясь того, что его вкусы не выросли вместе с ним после перехода в старшую школу. Но сейчас была середина ночи, и, кроме старика, в приемной больше никого не было. Он взял “Хайлайтс”. Что не так на этой картинке? А на этой? Через некоторое время все картинки начали выглядеть одинаково нелепо. Подумаешь, пальто с пуговицами разного размера, и что тут не так? Остин отложил журнал. Он заснул на широкой скамеечке, завалившись набок, и проснулся оттого, что над ним стоял папа.

Остин пошел за ним, увидел, что мама сидит в постели, держа в руках розовый сверток, и обрадовался – девочка! Судьба все же проявила к его маме благосклонность.

Его восторг быстро сменился тревогой. Никогда еще он не видел новорожденного так близко. И все же поймал себя на том, что отвечает: