времени со своей тетей, – добавляет Юлия.
– И вообще, что может измениться за два дня? – вторит ей Бен.
На завтрашний вечерний поезд осталось всего одно место.
– Какие альтернативы у меня еще есть?
– Единственная альтернатива – это не выбирать в принципе, – говорит Юлия.
Но это невозможно. Естественно, я не могу позволить себе пропустить еще один рабочий день. Я бронирую место на завтра.
«Дорогая, мне жаль, что так получилось. Не могла бы ты все же взглянуть на исследование рынка и отчет из лаборатории и прислать мне несколько предложений?» – пишет Вероника.
Мне льстит, что она интересуется моим мнением. В офисе у меня часто создается впечатление, будто она делает это только потому, что я сижу перед ней, как золотистый ретривер в ожидании, когда ему бросят палку. Как заботливая хозяйка, она никогда не бросает слишком далеко, и, когда я приношу палку обратно, она едва благодарит меня. Я могу быть полезной и отсюда, говорю я себе, но мне нужны пространство и тишина, чтобы сосредоточиться. Кто смог бы решить судоку в такой ситуации? Я сделаю это позже, когда останусь одна.
Сегодня снова солнечный день и дует теплый ветерок. Передо мной, размахивая руками и отпуская громкие шутки, быстро следуют Бен, Юлия и Виктор. Я обнимаю взглядом Нотр-Дам, дышу Парижем. Я чувствую себя одинокой, но при этом ощущаю себя частью сообщества. Только когда мы переходим мост, я понимаю, что даже не обратила внимания на его высоту. Мне приходит на ум Генри Миллер: пансионы с клопами, где он проводил свои дни, его «жизнь с риском стать каннибалом». Интересно, что подумала бы об этом тетя?
Лестница на станции «Сите» как будто ведет к центру Земли. Когда мы заходим внутрь, все трое перепрыгивают через турникет. Я собиралась купить билет, но мои спутники уже исчезли в конце коридора. Я оглядываюсь по сторонам и, удостоверившись, что никто не смотрит, тоже перемахиваю через перекладину. Прилив адреналина придает мне сил, когда я пытаюсь догнать остальных. Бен купил букет красных роз и четыре круассана, которые мы съедаем на платформе.
Пер-Лашез больше похоже на парк, чем на кладбище. Карта у входа помогает нам сориентироваться. Здесь похоронено множество знаменитостей: Мария Каллас, Пруст, Модильяни, Джим Моррисон, Колетт, Камю, Оскар Уайльд…
Надгробия имеют форму храмов и домов, многие из них украшены статуями. Здесь царит готическая, спокойная атмосфера. Я стараюсь не сравнивать это место с кладбищем моего брата, стараюсь не думать о том, что мы поедем туда второго июля. И меня охватывает грусть, когда я слышу негромкое пение Юлии:
– Когда он обнимает меня… и шепчет мне на ухо, я вижу жизнь в розовом цвете…
Мы ищем могилу Эдит Пиаф. Я следую за своими новыми друзьями – перекати-поле по мощеным дорожкам в обрамлении каштановых деревьев.
– Он говорит мне о любви, это простые, повседневные слова, и со мною что-то происходит… – Бен тоже запевает густым баритоном. – В мое сердце вошла частичка счастья, и я знаю тому причину…
Солнце пробивается сквозь изумрудные листья и освещает мрамор надгробий, излучая тепло. Сладкие ноты песни эхом разносятся по кладбищу.
«В жизни я для него, он для меня. Он мне это сказал, поклялся на всю жизнь…»
Я чувствую себя камнем, чувствую себя солнцем, чувствую себя деревом. На мгновение я даже не понимаю, как меня зовут. Да, собственно, и не хочу понимать.
Мне кажется, я плыву в каком-то далеком измерении, безо всяких ориентиров.
«И с тех пор, как я заметила его, я чувствую, как в моей груди бьется сердце…»
Мы прошлись по множеству дорожек, пока не оказались в дальнем углу кладбища. Внезапно перед нами открылся надгробный памятник Эдит Пиаф, выполненный из темного мрамора и покрытый цветами. Он не такой внушительный, как я ожидала, но в нем все равно есть что-то притягательное. Юлия предложила всем спеть хором. И я присоединяюсь, даже не зная слов, но ничуть при этом не стесняясь:
– Та-ра-ра-ра, на-на-на, я вижу жизнь в розовом цвете…
Бен кладет на могилу букет красных роз. Мы поем, на этот раз во весь голос:
– Он говорит мне о любви, это простые, повседневные слова, и со мною что-то происходит…
Итак, я вновь оказалась в Париже, постоянно нарушаю правила без особой причины (например, перепрыгиваю через турникет в метро), а теперь могу вычеркнуть из списка желаний пение на улице, совершенно не заботясь о том, что подумают окружающие. Почему вообще считается, что на кладбище нужно хранить молчание из уважения к мертвым? Кто сказал, что им не нравится музыка? По словам известного астролога, чью статью я когда-то читала, тем, кто рожден под знаком Рака, нравятся песни о любви – я спою одну из них брату, когда вернусь. Может быть, я спою ему именно эту песню.
– Эдит… – Юлия склоняется над могильной плитой. – Я выражаю тебе свое почтение и смиренно прошу тебя разрешить мне исполнить одну из твоих песен.
Бен сжимает в воздухе кулак, призывая нас к тишине.
Мы замираем в ожидании. Ветер шепчет сквозь листву, издали доносится звук молитвы.
Я замечаю, что Виктор пинает камень, его лицо почему-то мрачнеет.
– Все хорошо? – шепчу я.
– Не волнуйся.
При всем желании, настаивать на своем тут точно нельзя. Кладбище – это свободная земля, где царит вечный покой, и право на уединение здесь сильнее, чем где бы то ни было. Я закрываю глаза: мне хотелось бы помолиться за брата, попросить у него совета, отдать свою жизнь в руки его неподвластной времени мудрости.
– Это она! – Бен торжествует, прерывая ход моих мыслей. Он указывает на маленькую птичку, защебетавшую на ветке рядом с нами. – «Пиаф» означает «воробышек». Эдит называли так, потому что она была очень худенькой. Она дарует тебе свое благословение!
Юлия с Беном ликуют. Я прикасаюсь к красным розам, чтобы слиться с этим чудом. Я тоже чувствую себя счастливой. Я ощущаю себя частью происходящего.
– А пойдемте есть мороженое и яблочный пирог? – предлагает Бен. Он знает одно место в Бельвиле [51]. Похоже, что в романе «На дороге» Керуак и его спутники едят яблочный пирог со сливочным мороженым в любое время дня и ночи. Он берет Юлию за руку и устремляется к выходу. Мы с Виктором присоединяемся к ним.
– Я уверена, что Ноа нравятся наши песни, – говорит Юлия.
Мы целый час провели в пристанище смерти и только тем и занимались, что прославляли жизнь.
– Она приехала! – восклицает тем временем Виктор.
Он получил сообщение от Чарли: тетя ждет меня в книжном магазине. Чтобы ускориться, Виктор предлагает взять напрокат велосипеды возле Муниципалитета. Я не садилась на велосипед с тех пор, как мне сняли с него задние колеса, но времени терять нельзя. К счастью, место, где можно взять их в аренду, находится в двух шагах от выхода. Мы прощаемся с Юлией и Беном; Виктор говорит, что дорогу обратно он знает.
Я сажусь на велосипед и, едва удерживая равновесие, следую за Виктором, который сломя голову мчится вниз по дороге. Мы едва не задеваем проезжающие мимо машины, я пытаюсь разогнаться, глотаю воздух. Париж. Я чувствую, как становлюсь с этим городом единым целым! Мы с Виктором заблудились, но быстро находим нужный маршрут. Мы едем и распеваем песни Эдит Пиаф. Мое платье в цветочек бьется на ветру и обнажает ноги. Я ощущаю необыкновенную легкость.
– Марэ! [52] – объявляет Виктор – Бастилия! Отель-де-Виль!
Мы скользим вдоль бульваров, пересекаем Сену.
Когда мы прибываем к Нотр-Даму, я задыхаюсь, мое лицо багровое, а ноги затекли от напряжения. Виктор попросил меня припарковать велосипеды, а сам рванул к магазину. Когда я наконец догоняю его, он сообщает мне плохую новость. Тетя уже ушла.
– Но она оставила
