жизнь, понял?
– И что такого ужасного сделал с ней мой папа? – спросил Джек. – Он просто ушел от нее! Он не бросил меня, он давал ей деньги на мое образование и прочее…
– Ты не смеешь сделать женщине ребенка и потом бросить ее так, чтобы тебе это ничего не стоило, Джек. Не веришь – спроси папу, он тебе объяснит, – сказала Саския.
Нико молчал. Саския, как и Алиса, явно предпочитала месть разуму.
– Ты стрижешь только женщин или мужчин тоже? – спросил Джек; на этот раз он пытался успокоиться сам.
Саския улыбнулась. Она допила кофе, призывно чмокнула губами – и терьер перепрыгнул к ней на руки. Она засунула собачку в сумку и встала.
– Нет, только женщин, – ответила она Джеку, улыбаясь. – Но теперь ты, мой маленький Джек, вырос, так что для тебя я сделаю исключение – приходи ко мне, и я отрежу тебе яйца!
– Думаю, это в школе парикмахеров не проходят, это она где-то еще подцепила, – сказал Нико Аудеянс, проводив Саскию взглядом.
Она не повернулась, не попрощалась, не помахала рукой.
– А что Элс? – поинтересовался Джек. – Ты ведь и про нее все знаешь.
– Тебе очень повезло, – сказал Нико, – у Элс характер помягче.
– Она не пошла в парикмахерши?
– У каждого своя судьба, Джек, – сказал Нико, – ты все скоро увидишь.
Они пересекли Дамрак, удаляясь от квартала красных фонарей, и некоторое время пробирались через толпу туристов и прочих покупателей, чтобы попасть сначала на Ньивендейк, а затем на крошечную улицу Синт-Якобсстраат, где жила Элс. Над окном квартиры на втором этаже горел красный фонарь – очень необычно не только потому, что он висел за границами основного квартала, но еще и потому, что не на уровне мостовой. Но Джек подумал – Элс там самое место, над улицей; когда-то она окинула взглядом свою жизнь на ферме и решила, что выше этого, так и теперь – она окинула взглядом свою жизнь в квартале и решила то же самое.
Днем она махала рукой прохожим с той же мальчишеской страстью, что и раньше, но по ночам, сказал Джеку Нико, стала куда разборчивее; если пьяный или наркоман останавливались на улице отлить, Элс брала свой полицейский фонарь, направляла его луч на мерзавца и громко, на всю улицу, начинала его отчитывать. На улице Синт-Якобсстраат Элс нашла себе двойную работу – днем она проститутка, вечером – самозваный шериф. Наркотики изменили лицо квартала красных фонарей, именно они изгнали оттуда Элс, именно они убили ее детей (молодые люди не дожили и до тридцати).
Джек ошибался, думая, что Элс чуть старше матери или ее ровесница. Даже с мостовой, глядя снизу вверх, он понял, что перед ним стоит семидесятилетняя (как минимум) женщина; значит, когда Джеку было четыре, ей было за сорок.
– Джеки! – закричала Элс и послала Джеку воздушный поцелуй. – Мой малыш вернулся! – громовым голосом обратилась она ко всей улице Синт-Якобсстраат. – Джеки, ну что же ты стоишь – поди обними няню! И ты, Нико, тоже, если хочешь, обними меня.
Они поднялись по лестнице к ней в квартиру. Комната с витриной была лишь малой ее частью, вся квартира отчищена до блеска, во всех комнатах пахнет свежемолотым кофе. Элс держала домработницу, молодую женщину по имени Марике, она сразу смолола гостям кофе. Элс терпеть не могла работу по дому, она досыта наелась этого добра в юности на ферме, но чистоту уважала. Была у нее напарница и в основном ремесле – «девушка» по имени Петра, она тут не живет; они по очереди стоят в окне.
– Петра у нас молодая, а я старая! – гордо и радостно объяснила Элс.
Джек Петру не видел, но Нико сказал ему, что ей шестьдесят один год; Элс утверждала, что ей самой «около семидесяти пяти».
Основные клиенты посещают ее утром.
– После полудня они спят, а вечером на улицу не выходят – для этого они слишком старые.
Ночью она принимает только редких прохожих с улицы – в том смысле редких, что она редко сидит в окне по ночам, обычно в это время работает Петра.
– Ночью я сплю, – сказала Элс, сжав Джеку руку, – или хожу в кино, особенно на твои фильмы, Джеки!
Элс всю жизнь была «шикарная» женщина с огромным бюстом, ее грудь была гордо устремлена вперед, как бушприт у каравеллы; она до сих пор покачивала бедрами, но, заметил Джек, немного хромала, да и руки висели как плети. Элс сказала, что у нее что-то с сердцем, «а в мозгах эмболия», и ткнула с важным видом пальцем в висок. На голове у нее красовался парик, волосы от платиновой блондинки.
– Джеки, я каждый день пью столько таблеток, что сбиваюсь со счета! – сообщила она, поцеловав его в щеку.
Еще у Элс проблемы с арендодателем, сказала она так, чтобы Нико слышал, – может, полиция ей поможет.
– Может, пристрелите его, – сказала она Нико, улыбнулась и тоже поцеловала его в щеку, а потом снова Джека.
В общем, какие-то проблемы с арендной платой и с налогами; новый хозяин, сказала Элс, полный мудак.
Элс с давних времен – представитель профсоюза проституток по связям с общественностью, регулярно выступает в школах и рассказывает старшеклассникам про проституток и их жизнь. Ученикам по шестнадцать лет, у них постоянно вопросы про то, «как это бывает в первый раз». Много лет назад у нее был муж; о ее профессии он узнал три года спустя после свадьбы.
На лице у нее красовался синяк; Нико спросил, уж не клиент ли с улицы удружил ей.
– Нет-нет, что ты, – сказала Элс, – мои клиенты пальцем меня не смеют тронуть.
Оказалось, она ввязалась в драку в кафе на улице Нес, в двух шагах от площади Дам, – увидела старую знакомую по квартальным делам, так та отказалась с ней здороваться.
– Была блядь, а стала ханжа, понимаешь! Видел бы ты ее
