богу, хоть с Рафаэлем ничего не случилось, а то на севере страны ужас что творится. Говорят, там нашли семьдесят два трупа на каком-то ранчо в Тамаулипасе. Все они ехали на заработки. А Рафаэль, видимо, почуял неладное и вовремя вернулся. Я ничего не ответила, но да – я тоже по новостям видела про семьдесят два трупа, и есть мнение, что в телеке замалчивают правду и что на самом деле погибших гораздо больше. Семьдесят два человека, которые сперва пропали без вести, а потом их нашли мертвыми и сваленными в кучу, как мусор. А у людей ноль реакции.
Поэтому я даже обрадовалась, когда Нето мне позвонил. Он сказал, что он в Хьюстоне, что у него все хорошо, и засмеялся. Сказал, что на той стороне одни придурки. Как и тут, ответила я. Но он сказал: нет, там хуже.
– Ну и как, много накопил? – спросила я.
– Да, и еще накоплю, и скоро пришлю тебе на тачку, – ответил он.
– Ничего себе. С чего это? Ты мне не муж.
– Как будто твой муж тебе что-то дает.
– Сдается мне, ты стырил мои деньги и теперь тебя мучает совесть, – поддела его я.
– Ой, да перестань ты, я просто хочу помочь тебе купить машину, чтобы ты на ней возила свои сласти, и помогу – вот увидишь! – мы оба засмеялись.
– Всего хорошего, Эрнесто, – сказала я и положила трубку.
Больше от него новостей не было. Хочется верить, что он счастлив и у него все хорошо. Однако кто знает.
Дома тоже все разладилось: брат Рафаэля заболел, а страховки у него не было. Сначала на лечение хватало, но через шесть месяцев в семье закончились деньги, а где их возьмешь, когда мы еще долг Рафаэля не выплатили. После долгих обсуждений было решено, что раз смерти ему все равно не избежать, так пусть хотя бы помрет в родном доме.
Что касается меня, я много раз вызывала Рафаэля на разговор о том, что же все-таки случилось на границе, но он мне так ничего и не сказал. Только вскакивал ночью весь в поту и долго не мог уснуть – очевидно, снились кошмары.
– Ты мне так и не расскажешь, что случилось?
– Ничего со мной не случилось, просто не вышло и все.
– Враки-враки у собаки…
Он сильно изменился, я тоже. Мы мало виделись, потому что он почти все время проводил с мамой и родственниками. Он ушел в себя, философ хренов. Сексом мы, понятное дело, не занимались. Один раз, когда у меня начались месячные, я предложила ему вспомнить былые времена, но он только улыбнулся и поцеловал меня в лоб. Скоро я тоже стала хандрить: вспоминать свою беременность и все дела. И думать, что бы такого сделать, чтобы стать счастливой. В голову все время лезли голубоглазая девочка и ее младший брат, и мне как будто хотелось быть ей: красивой девочкой, у которой есть мама и младший брат. Я все думала: ведь можно жить по-другому, есть же другие парни, другие мужчины, от которых можно залететь, – вот Нето, например, почему я не обращала внимания на Нето?
В тот день – день икс – я выглянула на улицу и поняла, что будет дождь, но дома было так душно, что я взяла с вешалки мой красный зонтик и все равно пошла гулять. Я села в автобус буквально на автопилоте, будто меня вела неведомая сила. Заприметив из окна парк, я вышла и, сев на лавочку, стала наблюдать, как дети играют на горке, на качелях, на лесенке. Так я просидела какое-то время.
Потом я увидела женщину с ребенком и узнала ее. Это была мать Леонеля – та самая, с праздника, у которой светленькие дети, и теперь я точно знала, что она его мама, потому что она несколько раз сказала ему «сынок». Между нами было порядка десяти метров. Я вытянула шею, чтобы не упустить их из виду: если это правда они, то где же девочка? Я услышала, как Леонель смеется, и чуть не заплакала. Я поправила волосы и вскочила со скамьи, как будто во мне сработала пружина. Мать Леонеля время от времени что-то ему кричала, но в основном смотрела в телефон. Леонель направился к песочнице. Я подошла ближе. Стало накрапывать.
Затем Леонель вернулся к качелям, и мама сказала ему кататься осторожнее или что-то типа того. Я подошла еще ближе. Будто хотела его понюхать. Затем раскрыла зонт и, не знаю, что на меня нашло и откуда во мне взялось столько сил, – словом, я схватила его и быстрым шагом пошла к проспекту, где поймала первое попавшееся такси и поехала домой, прижимая к груди малыша, который уже начал хныкать. Я всю дорогу оборачивалась, но за нами никто не гнался. Тогда все и началось.
Случиться могло.
Случиться должно было.
Случилось раньше.
Позже. Ближе. Дальше.
Случилось – да не с тобой.
Вислава Шимборская
фрагмент из «Всякий случай» [11]
Почему мы плачем после рождения?
Потому что мы зря пришли в этот мир.
Будучи уверенной, что тело должно отражать состояние моей души, я ждала, что его тоже начнут одолевать болезни, однако не могла заставить себя на него посмотреть. Даже сейчас я избегаю зеркал – настолько я себе ненавистна. Правда, я уже тогда поняла, что, на самом деле, не я обитаю в своем теле – нет, оно скорее вместилище или, если угодно, пустой двор, где собираются отдаленные звуки города. Пустой мрачный дом, в котором никто никогда не жил, на совесть построенный, но никому не нужный. Деньги на ветер. Может, оттого Даниэль и родился аутистом, что боялся со мной взаимодействовать; может, оттого Владимир и сбежал куда подальше – прочь от моей пустоты. Может, Фран никогда меня и не любил, но ввиду обстоятельств не мог себе позволить уйти, и, может, именно поэтому Нагоре однажды пришла к нам в спальню и объявила, что уезжает обратно в Испанию. В ее теле, в отличие от моего, обитала женщина, которая с вызовом смотрела смерти в лицо.
Нам раздали листовки с фотографией Даниэля и подробным описанием его внешности – их надо было расклеить на стенах города. Сказали обязательно повесить несколько штук у станций метро и пообещали разослать ориентировки по всей Мексике. Последнего они так и не сделали. Еще нам дали направление к психологу и номер телефона, по которому нужно звонить, если возникнут вопросы, – Фран пару раз звонил, но все без толку.
У ребенка аутизм, а
