Пять лет спустя некая юная полуодетая дама (куда моложе, чем Джек думал поначалу) сидела на диване в Джековой гостиной, в одиноком доме на Энтраде, где Джек до сих пор жил. Она листала его записную книжку и зачитывала вслух женские имена, – казалось бы, ничего особенного, но именно в этот миг жизнь Джека в Лос-Анджелесе запылала синим пламенем; ей суждено было сгореть дотла, сгореть со всеми декорациями и костюмами, оставив Джека голым – чтобы он отправился наконец искать отца.
Девушка не просто произносила вслух имена – она вкрадчивым голосом затем добавляла, в каких, по ее мнению, отношениях Джек находится или находился с обладательницей имени. Поведение однозначно подростковое – уже одно это должно было навести Джека на мысль, что девушка моложе, чем утверждает; да и по другим признакам он мог бы определить ее настоящий возраст. Но у него и правда всегда были нелады с цифрами.
Когда Джеку пришло в голову сказать: «Хватит!», девушка уже дошла до буквы «Г». Он отобрал у нее записную книжку, но было поздно.
– Элена Гарсия, – произнесла девушка. – Думаю, она у тебя убирала в квартире или убирает до сих пор. Разумеется, ты ее трахал.
Элену Гарсия Джек обычно называл «доктор Гарсия», поскольку она была его психиатром. Он, конечно, не спал с ней; за все пять лет их знакомства Джек ни разу даже не воображал ее своей любовницей, однако ни за кого в жизни он не держался так крепко, как за нее. Даже Эмма Оустлер не знала про Джека столько, сколько Элена Гарсия.
Джек часто звонил ей в слезах, иногда посреди ночи. Он звонил ей из Канн, после вечера в «Отель дю кап». В тот день он столкнул с яхты за борт одну чересчур назойливую женщину, фотографа-папарацци; ему пришлось заплатить поистине чудовищный штраф.
В другой раз он трахнул какую-то девицу на пляже отеля «Мартинес»; она представилась Джеку актрисой, а оказалась из «завсегдатаев» набережной Круазетт, ее уже арестовывали за секс на пляже. А за потасовку, в которую Джек ввязался у фестивального дворца, ему вообще надо присудить «Золотую пальмовую ветвь». Дело было вечером после дефиле на красной дорожке. Джек поднимался по узкой лестнице дворца куда-то наверх, и какой-то журналист толкнул его в компанию мордоворотов, которые на фестивале обеспечивают безопасность; секьюрити решил, что это Джек толкнул его, причем намеренно, и решил показать ему, кто здесь хозяин. Джеку представилась отличная возможность тряхнуть стариной и исполнить боковой бросок; Ченко гордился бы им в этот миг, а равно тренеры Клум, Шапиро и Хадсон. Однако история попала во все газеты – мордоворот в падении сломал себе ключицу, Джеку пришлось заплатить еще один штраф. Вот такие они, французы, мразь, да и только!
Ну а еще Джек однажды вылил с балкона своего карлтонского номера с видом на океан целую бутылку ледяного шампанского на голову Ларри, того самого, который в давние времена хотел трахнуть Эмму, – этот говнюк показывал Джеку неприличные жесты с террасы! Мудаков вроде Ларри полные Канны, только и спотыкаешься о них во время фестиваля; Джек терпеть не мог этот городишко.
С точки зрения доктора Гарсия, Джек лишь немногим лучше вел себя в Венеции, Довиле и Торонто, куда приезжал на кинофестивали вместе с Ричардом Гладштейном, Бешеным Биллом Ванфлеком и Лючией Дельвеккио рекламировать фильм по «Глотателю». В журнале «Вэрайети» опубликовали статью под названием «Либидо на Лидо» – удивительно, что Джек не был ее героем.
Джек называл кино по «Глотателю» Эмминым фильмом; он отлично прошел на экране, вообще тот год стал лучшим в карьере Джека. Ленту отсняли осенью 1998 года и успели показать на летних и осенних фестивалях 1999-го – буквально за пару месяцев до официальных премьер в Лондоне и Нью-Йорке.
Инцидент с Лючией Дельвеккио приключился в «Отель де Бен» в Венеции; она слишком много выпила и потом горько сожалела, что переспала с Джеком. Никто не узнал об этом – даже Ричард и Бешеный Билл, не говоря уже о ее муже (впрочем, он единственный мог обидеться). В этой гадкой лагуне происходят порой чудовищные вещи.
– Лючия, не кори себя так, – сказал ей Джек, – ведь это же насквозь гнилой город. Висконти снял в «Отель де Бен» «Смерть в Венеции», я уверен, он знал, что делал.
Но виноват, конечно, был Джек. Лючия напилась, как студентка, Джек знал, что она замужем; отсюда срочный звонок доктору Гарсия. Он и из «Отель Норманди» в Довиле ей звонил; там даже не Лючия попала в его объятия, а член жюри, дама старше его.
– Снова женщины постарше? – спросила доктор Гарсия по телефону.
– Видимо, – сказал Джек.
В Торонто «Глотателя» показывали в рамках кинофестиваля, в зале Роя Томпсона; Джек пригласил с собой миссис Оустлер. Их ждал аншлаг, подлинный триумф. Но Лесли завела себе новую подружку, блондинку, которой Джек не понравился; она потребовала, чтобы Джек забрал из дома Лесли всю свою одежду. Он подозревал, что Лесли плевать, есть его одежда в ее доме или нет, но блондинка решительно настаивала, чтобы там не было ни ее, ни Джека.
Она сунула ему фотографии грудей его матери (с татуировкой «Покуда я тебя не обрету»), встретив его на кухне.
– Это Леслины, – возразил он, – у меня две такие же, а это ее.
– Забирай, – сказала блондинка, – твоя мама умерла, так что Лесли нечего на них смотреть.
– Мне, откровенно говоря, тоже, – сказал Джек, но забрал фотографии.
Теперь у него хранились все четыре плюс снимок обнаженной Эммы в семнадцать лет.
Особняк Оустлеров, как его до сих пор называл Джек, с появлением блондинки стал другим. Дверь в спальню Лесли теперь пребывала закрытой, как, наверное, и дверь в ванную, – блондинка, решил Джек, постаралась научить хозяйку, как пользоваться дверной ручкой.
В тот приезд в Торонто Джек взял себя в руки и не стал спать с Бонни Гамильтон. Она хотела продать ему квартиру в новом высотном доме в Роуздейле.
– Переедешь сюда, когда Лос-Анджелес надоест, – сказала Бонни.
Но Джек знал – Торонто
