не его город, хотя Лос-Анджелес давным-давно сидел у него в печенках.
В Торонто у Джека состоялся разговор с мисс Вурц – далеко не самый откровенный. Каролина была разочарована, она хотела, чтобы Джек отправился искать отца. Он же не нашел в себе сил рассказать ей и половину того, что узнал в портах Северного моря и Балтики. Он просто не мог с ней об этом говорить – всхлипывая чуть ли не на каждом слове, он еле-еле сумел изложить эту историю доктору Гарсия. Он пытался, правда пытался – но слова не хотели складываться в предложения, и Джек начинал то плакать, то орать во всю глотку от ярости.
Доктор Гарсия считала, что Джек слишком много плачет и слишком громко орет.
– Особенно недопустимо плакать: мужчине это просто неприлично, – сказала она. – Тебе, Джек, надо над этим поработать.
Чтобы облегчить ему работу, доктор Гарсия предложила такой прием – рассказывать все, что произошло, строго в хронологическом порядке.
– Начинай с той чудовищной поездки по Европе с матерью. Только помни – не рассказывай мне то, что знаешь о ней сейчас; говори только о том, что ты запомнил о ней тогда, в четыре года. Первым делом попробуй понять, какие у тебя первые воспоминания, – возможно, ты только воображаешь себе, что это твои первые воспоминания, но для нас сейчас это не важно. И не забегай вперед – разрешаю тебе это только в качестве исключения. Не нужно превращать обыкновенные события в предвестники будущего.
Он начал рассказ с Копенгагена; доктору Гарсия приходилось постоянно перебивать Джека.
– Попробуй избавиться от привычки все время давать комментарии к событиям, про которые рассказываешь. Это отступления, они не нужны. Я знаю, ты не писатель, но попробуй все-таки сосредоточиться на сюжете.
Джеку очень это не понравилось – почему она не хочет считать его писателем? Какая несправедливость, особенно после того, сколько усилий он вложил в переработку сценария Эммы.
Да и сама идея пересказать свою жизнь – подробно, членораздельно, в хронологическом порядке – это же такой ужас, ведь это займет много лет! Доктор Гарсия хорошо это понимала; у нее времени вдоволь, сказала она. Она бросила лишь беглый взгляд на Джека и сразу поняла, что дело плохо, очень плохо; поэтому для начала ей нужно отучить его плакать и кричать.
– Джек, в данный момент я сказала бы так: кажется, ты не способен рассказать мне историю своей жизни так, чтобы ее слышала только я, а не весь квартал, – укоряла его она. – Поверь, история сама по себе достаточно мрачная, и мне не хватит сил ее выслушать, если ты не успокоишься.
– Где же конец? – спросил Джек; к этому моменту он потратил пять часов на пересказ своей истории.
– Как – где? Конец наступит тогда, когда ты отправишься искать отца или, по крайней мере, попробуешь разузнать, что с ним стало, – ответила доктор Гарсия. – Понятно, сейчас ты к этому не готов – прежде ты должен все рассказать мне, исторгнуть все это из себя. Но конец этой истории спрятан в том месте, где ты найдешь отца, – это последняя точка твоего путешествия. Тебе еще придется поездить.
Джек предположил, что если представить его пересказ своей жизни в виде книги, то о встрече с отцом будет говориться в последней главе.
– Не думаю, – возразила доктор Гарсия. – Скорее в предпоследней, и это только если тебе повезет. Ведь когда ты его найдешь, ты узнаешь что-то новое. Поэтому последняя глава – или главы – уйдет на переваривание этого «нового».
У книги еще должно быть название, правда же? История жизни, рассказанная психиатру в таких нечеловеческих условиях – не плачь, не кричи, все в хронологическом порядке, – ей нужно придумать заглавие. Джек, впрочем, знал его прежде, чем произнес первое слово в кабинете доктора Гарсия; еще не переступив порога ее кабинета, он знал, что венец маминого творения, ее самый великий, самый мерзкий обман – это татуировка «Покуда я тебя не обрету». Мама гордилась ею, как ничем другим, – если не так, то почему она наказала Лесли Оустлер показать фотографии ее грудей Джеку после смерти?
– Зачем вообще мне их показывать? – спросил маму Джек.
– Я когда-то была красива! – возопила мать; ее в фотографиях интересовали собственные груди, Джека – татуировка.
Как она гордилась, что сумела скрыть от него татуировку! Так гордилась, что ей всенепременно требовалось показать ее Джеку после смерти, требовалось знать, что Джек узнает о ее успехе и гордости. И то правда – во фразе «Покуда я тебя не обрету» заключался весь Джек Бернс, с четырех лет и по настоящее время.
Доктор Гарсия работала психиатром, то есть представляла собой полную противоположность редактору. Джек не смел ничего удалить из рассказа – решительно ничего, сказала доктор Гарсия. Более того, порой она требовала куда больших подробностей, чем Джек сообщал поначалу; она требовала «независимых подтверждений» его рассказу. Ее особенно интересовали все случаи, буквально все, когда Джек чувствовал влечение к женщинам постарше – «ибо здесь и крылась проблема», говорила доктор Гарсия. Агрессивность, немотивированная жестокость к Джеку со стороны девочек и женщин постарше – у нее должна быть причина; Джек каким-то образом, сам того не ведая, провоцировал этих девочек и женщин, и вот теперь нужно понять, почему это так происходило.
Пенис в руках у женщин – это тоже оказалось важным для доктора Гарсия. Больше всего ее поразил тот факт – единственный случай в ее практике, – что когда женщина брала Джека за пенис, то далеко не всегда занималась с ним после этого любовью. Другая загадка – судьба чувства близости к матери, которое Джек так остро испытывал в детстве: едва он подрос, как они с мамой стали друг другу чужими, навсегда, окончательно и бесповоротно. Похоже, Джек каким-то шестым чувством понял, что Алиса лжет ему, понял куда раньше, чем сумел найти тому доказательства.
Загадки продолжались. Доктор Гарсия никак не могла взять в толк суть его отношений с Эммой, особенно в сравнении с его отношениями с миссис Оустлер (у них были как общие, так и противоположные черты). Хочет ли Джек до сих
