на класс. Такие дети никогда не оказывались одноклассниками. Наверное, учителя специально за этим следили. Интересно, сейчас, став взрослыми, они носят брюки и рубашки? Охватила ли их печаль, когда пришлось впервые надеть закрытую одежду?
Я расслышала одну-единственную фразу. Дети шли по тротуару почти прямо под моим балконом. Другие дети подхватили. Ямада виноват!
Голоса становились громче и превратились в хор: «Ямада виноват! Ямада виноват!» Гул начал нарастать, будто прибывает вода, и грозил превратиться в высокую волну. Я слушала, как завороженная. Небо приобрело цвет темнеющего банана, по нему одно за другим потянулись облака.
Впрочем, когда дети подошли к перекрестку, волна вдруг снова стихла до обычного хора голосов, школьники тоже свернули за угол и скрылись. Я расслабила напряженные плечи и некоторое время стояла, вспоминая увиденное. Что натворил Ямада? Или, вернее, кто из них Ямада? Возможно, его среди детей и не было. Но мне этого не узнать. По крайней мере, Ямада существовал в их воображении.
Я поняла, что уже начала дрожать. Ногти на ногах, обутых в сандалии, посинели.
– Извини, ты тоже замерз, наверное, – проговорила я и, взяв корзину с бельем, вернулась в квартиру.
Тридцать шестая неделя
О, толкнулся.
Я готовилась войти в автобус, когда вырвались эти слова. Закрывая зонт, я чуть не прищемила себе палец.
– Все хорошо? Вам помочь?
– Извините, все в порядке.
Я ответила водителю, поднялась по ступенькам и приложила карточку к терминалу оплаты. Двести десять иен. За одного взрослого. Пока еще я вправе платить только за себя.
– Автобус отправляется, просьба держаться за поручни.
Я села на свободное место, и автобус, вздрогнув, тронулся. За окном медленно сменялся пейзаж, белесый и подернутый дымкой из-за небольшого дождя. Маленькие ножки продолжают пинать меня в живот. Милые крохотные ножки.
Самой сложной частью обследования стал первый прием врача. В больнице, которую нашла в Интернете, я сказала правду – мол, никогда не проходила медицинское обследование. Женщина за стойкой, повысив голос, стала объяснять, насколько важны медицинские осмотры для безопасных родов. Признавая ее правоту, я покорно слушала, опустив глаза, пока женщину не остановила ее старшая коллега, которая и провела меня в зал ожидания.
Врач сидел в кресле с бархатной обивкой в глубине смотрового кабинета. Его глаза, блестевшие за очками, были настолько ясными, что казались прозрачными, а коротко подстриженные волосы уже совсем поседели. Сидя перед старомодным секретером, он больше походил на библиотекаря, чем на врача. Он вел себя очень обходительно – вероятно, потому что я впервые пришла на осмотр. Или, может, просто не знал, как разговаривать с женщиной, тянувшей с посещением врача до тридцать шестой недели.
Увидев мой живот, он сразу сказал:
– Срок уже большой, верно?
Спросив, первый ли у меня ребенок, он со мной мило побеседовал и, посетовав на своего йоркширского терьера, вечно делающего лужи на кровати, наконец предложил сделать УЗИ.
Он выключил свет и попросил меня лечь на кушетку. Затем нанес мне на живот холодное желеобразное вещество и приложил какой-то приборчик. Я не видела монитора, только его бледный отсвет в темноте.
– Странно, – проговорил врач и замолчал. Через пару минут он достал лазерную указку. – Изображение немного расплывается… Но вот ваш ребенок, посмотрите. Выглядит хорошо, активный.
Я вгляделась в монитор – да, вот же он. В облике человека. Я широко распахнула глаза. Сосредоточила мысли на животе.
– Это… мой ребенок?
– Да, ваш ребенок, Сибата.
Врач показывал мне все на экране, где я видела что-то вроде песчаной бури. Вот голова. Ну, скорее затылок. Это живот, не слишком упитанный. Вот его зад, вот ножки. Видите? Поняли? Смотрите, шевелится! Это его рука.
Я старалась запомнить каждое слово доктора.
Голова.
Живот.
Зад.
Ножки.
Рука.
Я вполголоса повторяла за врачом, будто впервые произнося иностранные слова, картинка на экране становилась все четче, а контуры темнее. Словно буря, не утихавшая ночь напролет, медленно сходила на нет, и перед моими глазами открывался тайный сад.
– Он только что согнул ногу. Видели? Он совершенно здоров… Что с вами?
Извините, дайте мне минутку. Я хотела ответить, но не смогла издать ни звука. Там был ребенок. Мой ребенок. Он существовал в этом мире. Он обрел человеческую форму, он появился. Из пустоты.
– Ну, будет вам, Сибата. Все хорошо. Многие матери плачут, впервые увидев своего малыша. Вот, возьмите салфетки.
– Спасибо, – сказала я, шумно сморкаясь и при этом не сводя глаз с экрана.
Медсестра принесла мне еще одну коробку салфеток. На ней нарисованы птицы на прогулке. Точнее, птенчики.
Врач пытался настроить монитор.
– Лицо плохо видно. Странно… Картинка довольно четкая, но лицо никак не разглядеть. Подождите, я попробую это исправить.
– Не нужно, спасибо. Я тоже еще не совсем готова.
– Уверены?
Постараюсь к следующему разу подготовиться, сделаю все возможное. С этими словами я встала с кушетки, вытерла полотенцем гель с живота и вышла из смотровой.
Дело не в том, что автобус покачивался на ходу, и землетрясения тоже не было. Просто внутри меня происходили незаметные изменения. Под дождем мир за окнами казался размытым, но я различала силуэты людей и вывески.
Я посмотрела на снимок. Фотография с УЗИ лежала у меня в блокноте. Когда я оплачивала прием в регистратуре, врач подбежал и отдал мне карточку. Бледный свет внутри моего живота. Маленькие ручки пытаются что-то схватить, а пухлые ножки спешат оставить где-нибудь следы.
Значит, вот какова цена? За создание человека, пусть и с помощью слов.
Мне больно. Невыносимо больно. Что-то давило на легкие и сердце, кости будто вот-вот раздробятся. Я наклонилась. Снова и снова гладила живот через платье.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил пожилой мужчина, сидевший рядом со мной.
Обливаясь холодным потом, я смогла лишь кивнуть в ответ.
