Разложили костер, подошли вьючные лошади - поперек крупа болтались фляги с баландой, мешки с хлебом. Пока ели, солнце зашло, но тьма еще не наступила - Павел впервые увидел красоту северной ночи. Той же ночью двинулись дальше. День от ночи отличался лишь тишиной, в которой как бы таилась неведомая угроза.
В местах, где оказался Павел, мыли золото. Горы переработанной земли окружали технические агрегаты, свежей древесиной белели плотничьи сооружения, предназначенные для промывки золота, для подачи воды, их замысловатые названия "промприборы", "сплотки", и другие - Павел запомнил не сразу. Руду добывали в забоях, глубиной не более пяти метров, попадались и мельче. Золотоносный грунт тачками доставляли к месту промывки.
Под утро пришли к прииску Средне-Штурмовой. Зона здесь не охранялась, лишь кое-где виднелась жиденькая колючая проволока.
Новичков выстроили посредине лагеря, как раз у столовой. Вскоре ударили в рельс - этим сигналом поднимали на работу. Павел удивился, не приметив ни одного изможденного лица, и подумал о том, что голод не коснулся этого участка. Дальнейшая жизнь, однако, опровергала наивные представления страдальца.
Соседом по нарам оказался угрюмый уголовник Серега. Из его немногословного рассказа Павел понял, что хоть тут голодных и не бывает, пайки для питания недостаточно. Но в ларьке можно отовариться. А те, кто умудряется выполнить норму на треть больше установленной, получают еще "красную тачку" дополнительную пайку.
Забойщики - люди не бедные, выколачивают приличные суммы, но это лишь в том случае, если найдешь общий язык с бригадиром и десятником. Работали тут по десять часов в сутки, отдыхали по воскресеньям. В этот день можно было побродить по окрестностям или сходить в гости на соседний прииск.
Павел написал письмо матери, сходил в ларек - удачно пристроил оставшиеся деньги, осмотрел лагерь. В день приезда новичков не трогали. Заключенные встретили их равнодушно. После работы никто не расспрашивал, по-прежнему обыкновению: кто, за что, откуда? Старожилы сразу занялись своими делами: играть в карты, ссориться, драться. Обычный лагерный уклад. Разнообразило его появление бригады с "красной тачкой" - ворохом продуктов, среди которых голодный глаз Павла усмотрел сгущенку, масло, сахар, мясные консервы. Никто не догадался поделиться пищей с новичками. Чтобы не искушать себя, Павел решил выйти из барака, но показался на глаза бригадиру. Тот поманил его пальцем:
- Значит так, завтра на работу пойдешь вот с ним,- тот же палец ткнул в сторону худосочного зека. - Помни, что питание у нас стахановское, поэтому, чтобы не сдохнуть - жми, не отставай в работе. Полторы нормы дай, как штык, хоть душу из тебя вон! И еще: я записал тебя на спирт, но пить тебе его вредно! Понял?
И довольный своей шуткой, громко захохотал, откинувшись на нары.
Нормы выработки определяли своеобразно: сотский ногою топнул оземь, а рукой махнул в неопределенную даль. Понимай так: от сего места, и хоть до зоны. Павел немножко знал лукавые проделки десятских, знаком был и с маркшейдерскими измерениями и, включившись в вереницу тачечников, все же нет-нет, да и поглядывал на начальную отметку, чтобы не дать провести себя. Но и сотский оказался не лыком шитый: замерив в конце смены выработку, он небрежно заметил:
- Ты даже и норму не выполнил, парень!
Павел не сумел снести наглого обмана и кликнул бригадира. В уме он уже подсчитал примерную выработку и, когда недовольный бригадир подошел разобраться, решил показать, что все "тайны" ему известны:
- Тут почти полторы нормы.
- Эге-е, парень, - сотский метнул на Павла злобный глаз, - ты хоть и много знаешь, да мелко плаваешь. Ну, мы из тебя этот душок тут живо выбьем.
Бригадир оказался более рассудительным, по крайней мере, в глазах неопытного Павла. Он успокоил сотского жестом руки:
- Ты, Васек, полегче... Тут мой глаз нужен. Иди пока...
Стоило сотскому скрыться в забое, как бригадир яростно зашипел:
- Ты не прикидывайся премудрым пескарем, враз дух вышибу. Я вот тебе сейчас процентов сорок скину, и ты мне их дотянешь. Не то, кликну солдата, и вместе с доходягами будешь гнить в забое. Пошел!
Делать нечего - приходилось и тут молча снести неправду. Сосед попытался утешить его:
- Брось ты свои законы - тут закон один: тайга и бригадир. Законами движет жизнь, а в жизни - туфта и блат. Приписки и знакомство. Че, не знаешь, что ли? Знал бы, сколько в зоне остается блатных и личных дневальных, картежников и просто филонов. На них же план тоже спускается, вот мы и тянем "стахановские нормы". Ты думаешь, тут в самом деле дают полторы нормы? Да если б так, уже сдохли бы от работы. За все про все тут кубики платят, те самые, что у тебя сегодня сотский отнял. Кубики тут все: деньги, красная тачка, стахановский паек, но главное - за-че-ты! Понял? Их можно только кубиками заработать, иначе - посмотри во-он ту-да...
Павел посмотрел в ту сторону, куда указывал его сосед. По склонам сопки, точно погибающие животные, сонно бродили... нет, Павел даже не назвал бы их людьми: какие-то угасающие тени...
- Эти доходяги когда-то давали по двести процентов... Здоровые мужики были... Горбом тянули кубики... Бригадиру все мало... Срезал пайку, а жрать-то хочется... Сактировали и послали ветки собирать.
Позже стали известны и другие факты обмана: забойщикам начисляли до двух тысяч рублей заработка, на руки же в лучшем случае выдавали четверть этой суммы. Мерзкие дела.
В воскресенье Павел решил поискать в лагере братьев. Подсказали адресок: в водогрейке. Его встретил пожилой арестант с жиденькой бородкой. Поприветствовав его, Павел представился:
- Я со Среднего, только недавно пригнали этапом. Ищу своих. Хоть и не крещен еще, но Господь помиловал меня.
- Очень приятно, брат мой. Гляжу на тебя: такой молодой, а Господь сохранил в твоем сердце упование на Него. Ох, многие тут не выдерживают ни духом, ни телом. Меня зовут Иван Петрович Платонов, из Ленинграда я, ходил в общину, немножко проповедовал, хоть и малограмотный. Дома остались жена и дети. Нас тут четверо, собираемся у меня... Мне ж нельзя отойти: на весь лагерь кипяток грею. Вот тут и молимся, иногда споем, да уж больно ненавидит нас начальство, гоняют, как только за молитвой застанут, в карцер сажают. Уж сколько раз хотели перевести в другое место, да не подберут сюда более добросовестного.
Платонов раскочегарил титан и отвел Павла к братьям. Душа ожила. Перезнакомились, помолились, с особенным чувством спели:
- "Не тоскуй ты, душа дорогая..."
Из братской беседы Павел узнал, что тут недавно обитал и брат Иоганн Галустьянц, часто навещал их, ободрял, делился толкованиями из Откровения. Поведали о тех страхах, которые пришлось им перетерпеть от начальства, уголовников, о том, как самому Иоганну - в лагере он был поваром - пришлось под угрозой ножа проповедовать им Христа Распятого, и как отступились от него бандиты, требующие лишней порции, как провожали его на волю, благодарили за спасительные слова. Недавно освободился и Володя Щичалин ему пришлось усердно потрудиться в проповеди среди братьев и сестер, пока последних не замкнули в женских лагерях. Прощаясь, научили в каких лагерях искать верующих.
Между тем тучи над головой Павла сгущались: по словам сотского, норму он едва вытягивал, соответственно снизилась пайка, пришел голод, силы быстро таяли, труд изнурял все больше. Смертным холодом повеяло и от последнего материнского письма. Судя по почерку, за мать писали. Короткая весточка из дому потрясла:
"Павлик,- сообщалось в письме, - отца взяли, нет от него ни слуху, ни духу. Сама я лежу при смерти, страшно и описать, делали операцию, выкачали гной. Детишки остались одни, бабушка в Починках, что-то не показывается. Федька тоже пропал без вести, жена его умерла, у него дом полон сирот. Молюсь, чтобы Бог возвратил тебя к детям. Оставайся с Господом. Мама".
Голодный, изнемогающий от непомерного труда, Павел почувствовал себя вконец одиноким. Не выдержал однажды, свалился вместе с тачкой. Зверем вскинулся над ним бригадир:
- Что, червяком заползал по земле! У, гад такой! Убирайся из моей бригады, ищи смерти сам, а меня избавь от доходяги!
Пошатываясь, Павел пошел к ручью, умылся. С неба сыпался холодный дождь, промокшая спецовка леденила грудь и спину. Павел оглянулся, ища укрытия. Зеки искали спасения от непогоды под опрокинутыми тачками, иные продолжали месить глину, в которой нет-нет, да и сверкнет крупица драгоценного металла.
"Вот она - цена презренному металлу, - с отвращением подумал Павел. Чего только не делает человек ради золота!"
Налетел сотский, обрушил на вымокших, изнемогших забойщиков град сквернословия. Тачки вновь потянулись на эстакаду. Павел потащился к сотскому с твердым намерением заявить о том, что сил для работы в забое у него попросту не стало. Сотский зарычал:
- Куда ж я тебя дену? За пазуху заткну, что ли... Тут мамочки нет, тут работать надо... А впрочем, подожди... Кажется, нашел тебе то, что нужно. Учти однако: сковырнешься и здесь, погоню палкой до самого изолятора...
