- Пап... - вдруг остановил отца Вовка, ткнувшись ему лбом в плечо. Ты им картины свои покажи.
- Ну, чего лезешь поперед батьки! - загремел Василий, но, перехватив изумленный взгляд Эли, хмыкнул и согласился. - Чего с вами делать! Пошли...
Он провел их по чугунной витой и как будто ажурной лесенке на второй этаж. Тот был поделен на две половины. В одной по словам Василия была его столярная мастерская, в ней он пилил, колотил и строгал, изготавливая на продажу резные рамы, двери, столы и стулья - тем они с Вовкой и жили. А в другой помещалась мастерская художника. В косом скате крыши было вделано стеклянное окно, глядящее в небо! И все помещение было залито светом, солнце плескалось в нем, будто рыба в воде, и этот свет обладал столь могучей живительной силой, что казалось, сама радость поселилась под этой крышей, поселилась однажды, чтобы остаться здесь навсегда.
По стенам висели картины, много картин. И сюжеты их были самые разные: Волга со сновавшими по ней катерками, деревенька под унылым дождем, портреты тех, с кем Эля была уж знакома - тут была баба Шура, Михалыч, хмуро глядящий вполоборота, баба Галя, сидящая на крыльце, подперев щеку ладошкой... Но были и другие сюжеты: длиннокудрые девы, смеясь, скользившие под водой и прозрачные как вода, белокаменный город, просвечивающий из глубины, одинокая колокольня, вознесенная над волнами... Эля, как зачарованная, переходила от одной картины к другой. Она поняла, что Михалыч вовсе не хмурится, просто устал, одинок... А чудесные легкие девы - духи воды, - Эля сразу догадалась об этом, - они показались ей давними знакомыми... И вдруг, перейдя к противоположной стене, она охнула! На картине, написанной акварелью, был изображен бородатый мужчина, он тонул, а прекрасная дева в головном уборе из сияющих перламутром раковин, выныривала из глубины и протягивала к нему руки, чтобы вытолкнуть из воды наверх... к жизни.
- Это Царевна Волхова, - очень тихо объяснил Василий, заметив её взволнованную реакцию. - Помнишь легенду о Садко - о купце, который попал на дно морское и в него влюбилась дочь морского царя? Есть баллада такая и опера про это написана... на музыку Римского-Корсакова... Не помнишь?
Эля отрицательно покачала головой.
- В этой опере заглавную партию Волховы пела жена великого художника Врубеля Забела. А он написал две картины: "Царевна Волхова" и "Прощание Волховы с морским царем". Это очень грустный сюжет, ведь ей пришлось ради любви оставить родную стихию... Все равно, что нам землю оставить, а по-просту... умереть.
- Врубель? - встрепенулась Эля. - Ой, это мой любимый художник! И картины эти я помню, конечно... - она страшно разволновалась, а щеки покрылись пунцовыми пятнами. - Но дело в том, что... - она вдруг осеклась и потупилась.
- В чем? - с заботой заглядывая ей в глаза, спросил Василий.
- Да так... ни в чем. Просто я подумала, что морская царевна - она же дух, она не может умереть! Потому что все духи уже когда-то умерли...
- Ах, вот ты о чем... - Василий задумался. - Не знаю, об этом я, честно скажу, не задумывался. Но для меня, - волнуясь, он заходил по комнате широкими шагами, - для меня это легенда о жертве во имя любви. Когда кем-то из нас движет сердце. Только сердце! Не разум и не эмоции... Потому что все самое лучшее на земле совершается по любви и во имя любви. А это такая сила... она очищает все. Все грехи, все ошибки. И человек, который сердцем живет - чистым сердцем - он мир держит вместе с Христом. И с Богородицей... Ох, заговорился я с вами! Это для вас, наверное, ещё не понятно. Пойдемте-ка есть.
- Нет, дядя Василий, очень понятно, - преграждая ему дорогу к двери, тихо сказала Эля. - Это ведь... это самое главное. А если главного не понять, тогда как жить?
Он вдруг порывисто обнял её и Сенечку, сгреб в охапку обоих и поднял легко, как пушинок. Не глядел на них, отвернулся, потому что на глаза навернулись слезы. Так стояли они, эта странная троица: один - как Атлант, подпирающий небеса, и двое в его руках - как невесомые души, готовые подняться на небо... Потом, успокоившись, он осторожно опустил их на пол, поцеловал в макушки, присел на корточки.
- Есть ещё одна картина... я её ещё не закончил. Показать?
Эля молча кивнула. Тогда он прошел в угол мастерской, где был установлен мольберт, и откинул ткань, которая покрывала установленную на мольберте картину. На ней был изображен невысокий холмик на опушке леса, а над ним... легкий дымчатый силуэт. Силуэт человека.
- Что это? - отшатнувшись, воскликнула Эля.
- А вот об этом я вам сейчас расскажу. За обедом. Это одна из местных легенд. И речь в ней идет о человеке, который прежде жил в вашем доме. Ты ведь хотела об этом узнать, Еленочка, да?
Она вся дрожала - она уже о многом догадывалась. Призрак в доме охраняющий, добрый... Призыв бабушки отыскать могилу деда... И этот холмик на опушке. И он - да-да, он - человек, которого она выталкивала из воды... в своем сне. Ведь это он поднимался над холмиком на картине Василия. Мама, милая мама, ведь все это связано с ней! И ещё этот волк с головой человека... Что же ждет их впереди?! Скорее бы он рассказал ей, скорей!
Они спустились вниз, сели за щедро накрытый стол. Эля почти не чувствовала вкуса еды - ни копченый лещ, ни судак, запеченный на углях, ни соленые грибочки с картошечкой - ничто, ничто не занимало ее... Она вся обратилась в слух. А Василий, усадив к себе Сенечку на колени и потчуя его с ложечки, вел свой рассказ.
- В доме вашем прекрасная семья жила. Хорошие, щедрые люди. Всем они помогали, для каждого находилось у них доброе слово, улыбка... Последним куском делились, а времена были трудные - дело было сразу после войны. Страшное это было время - сталинское, тогда людей за людей не считали. Не человек важен был - идея. Светлое будущее! И ради этой идеи доносили, сажали, расстреливали - сотни и сотни тысяч неповинных полегли. Мертвая была жизнь. Нужна плотина стране, значит выроем море, затопим город, места, где люди веками свои гнезда вили! Молога - древний город был. Красивый... Да. Как раз тогда наш остров стал островом - прошел последний этап затопления, и воды Рыбинского холодного моря сомкнулись над Мологой, над деревнями и селами, над крышами домов, в которых выросло не одно поколение семей... Ну вот. А как звали тех, кто жил в вашем доме, не помню. И люди о том позабыли. А может, побоялись запомнить. Потому что уж очень странная случилась с этой семьей история. Словно нечистой силой смело их с лица земли! Потому и люди о них говорить боятся - а вдруг этими разговорами, самой памятью они темные силы на свою голову призовут. Народ-то у нас суеверный. Уж так! Его-то, хозяина, кажется, звали Петром, а Петр означает камень. И правда, мужик был крепкий, как камень. Он рыбачил, на лодке сети раскидывал. У нас говорят не сети, а сетки. Да. Сначала на Волгу, потом и на море один ходил. Напарников не признавал. Народ у нас, сами знаете, пьющий, а он этого не любил. Вина в рот не брал. У нас ведь самогонку вином зовут. Эх, что-то меня все на сторону от рассказа утягивает: то про одно, то про другое... Так вот. Крепко он и жена его в Бога верили. И он, будем звать его Петром, когда затопление это страшное произошло, дело затеял: нырял на глубину и проникал под водой в те дома, которые люди в последний момент побросали со всем, что в них было, и иконы спасал. Из воды доставал. Он поперек мертвой жизни шел, живой жизни хотел! И отстаивал свое право на веру и на любовь. Это была его битва. А спасенные иконочки тайком реставрировали и прятали. Очень ведь государство в те времена против веры и церкви шло. Священников как косой косили. Многие, чтоб спастись, шли на то, чтоб доносить на своих прихожан: тайну исповеди предавали. А те, кто на это не шел... ну, понятно - в Сибирь или под расстрел! Но речь не о том, вернее, как бы это сказать... все ведь в мире-то связано, ничего по отдельности не стоит! Так вот, реставратор в те времена в здешнем храме уж больно хороший был. Вот его имя я помню - Сергей Пыхтунов. А потому так крепко имя запомнил, что прожил он долго, и сам мне эту историю рассказал. А реставратор был - не другим чета! И денег не брал. За веру, за совесть работал. Вот так, значит. Ну вот, опять сбился!
Ребята, затаив дыхание, слушали этот рассказ. Василий сам волновался это было очень заметно...
- Ну, нырял-то Петр, понятное дело, только при низкой воде. Иначе не достать - больно уж глубоко. Но особенно старался он в затопленные церкви проникнуть, потому что, конечно, таких домов, которые люди со всем имуществом побросали, было немного. А в Югский монастырь он первым делом под водой пробраться хотел. Много спас. И ходят слухи... - тут Василий понизил голос, - что спас он ту самую... чудотворную... Которая старцу на древе явилась. Он тогда чуть не утонул. Да, чего говорить, совсем тонул, да, опять же по слухам, его каким-то чудесным образом словно вытолукнуло из воды. Вот так!
Он замолчал. А Эля крепко-накрепко стиснула под столом пальцы, чтоб никто не увидел как они дрожат.
