Почему она так боялась его прихода, объяснить не смогла бы; отец не жил с ними, обычно его комната была заперта, а Женя с мамой оставались, как в однушке, но порой он приходил и даже на несколько дней. Почти всё время он сидел в своей комнате, редко, по нужде, выходил в туалет или на кухню, где мама оставляла ему тарелку супа и несколько кусков хлеба. Иногда с ним приходили друзья – сморщенные жалкие дядьки – которые сидели в его комнате, ещё реже выходя в туалет, и никогда на кухню; ни отец, ни его друзья с Женей и её мамой не разговаривали. Только один, самый сморщенный дядька, специально стучался к ним в комнату, здоровался, и угощал Женю конфетой или мандарином, которые она затем брезгливо выбрасывала. Порой, если смотреть на отца слишком долго, он мог начать кричать, что это его дом, и он может делать, что ему хочется. Было не страшно, только неприятно. Но чаще они успевали разойтись, и могли, зная о присутствии другого, ни разу не увидеться за несколько дней. Ничего плохого отец не делал, но Женя всегда пугалась, когда он приходил, неизвестно откуда и непонятно зачем.
– Не мамин же суп он есть приходит, – думала Женя и с облегчением выдыхала, когда он уходил. С мамой она это не обсуждала.
Сегодня его присутствие было бы особенно тяжело. Хотя вчера Женя спокойно вспоминала о бабушкиной операции, сегодня её тревожили предчувствия, мучила совесть. Замок прохрустел два оборота, дверь открылась… «К соседям!» – обрадовалась Женя. Соседние квартиры были дверь в дверь, и обычно Женя злилась, что всё так хорошо слышно, но сейчас ей было приятно обмануться.
Ошибка даже развеселила её и она пошла на кухню – просто так, чтобы выплеснуть энергию. Так же, не от голода, а чтобы как-то занять время, Женя открыла холодильник, но ничего, кроме огромной кастрюли со щами, которые она уже ела на завтрак и обед, не нашла. Там ещё стояли несколько банок с вишнёвым вареньем, но ввиду закупоренности не воспринимались Женей, как еда. «Худее буду» – разочаровано подумала Женя.
Была пятница, и значит завтра в школе только устные предметы, по которым задания Женя считала автоматически выполненными, если знала, о чём идёт речь; не было и привычки делать письменные задание на три-четыре дня вперёд. Женя вернулась в комнату и подошла к книжному шкафу. Она любила читать и книгу, которую ей во вторник дала Карина, уже дочитала, несмотря на усилие растянуть последние страницы. Интересные книги читались взахлёб – но в шкафу стояли только ужасно скучные, за которые Женя несколько раз хваталась, думая, что, наконец, доросла до них, и бросала на третьей странице. Даже выглядели они уныло – по семь, девять или даже двенадцать абсолютно одинаковых книг, отличающихся только номерами, обязательно серого, чёрного или, в лучшем случае, тёмно-зелёного цвета. Женя легла диван. Снова навалилась тоска.
На площадке вновь затопали, Женя испугалась. Испугалась нарочно, с усилием, чтобы потом обрадоваться, но хорошенько не получилось ни того, ни другого. Шаги отдалились – кто-то шёл выше.
Женя полежала ещё немного, но вдруг встала. Нашла телефон, включила фонарик и, непроизвольно стараясь ступать тише, подошла к двери в комнату отца. Чувствуя, что делается что-то нехорошее, сердце застучало, но ощущалось почему-то не с левой стороны, а в середине, причем в желудке. Женя повернула ручку. Закрыто. Ничего другого Женя не могла ожидать, но почему-то разозлилась и перестала нервничать. Дверь межкомнатная, и замочек – маленькая защёлка на ручке – несерьёзная преграда. Женя принесла с кухни ножик, вставила в скважину для ключа, повернула и вошла в комнату.
Окна были не завешаны. Женя боялась, что свет будет заметен с улицы и кто-нибудь расскажет отцу, что в его комнату входили. Но отблески фонарика не похожи на зажжённый свет в комнате; Женя посветила по углам. Это её бывшая комната, маленькая, намного меньше зала, служившего одновременно и спальней родителей. Обои старые, с кораблями на одной стене и голубые на трёх других, в их выборе участвовала Женя в восемь или девять лет. Кровать тоже старая, Женина. В тот день было много криков. Отец пытался втащить сюда родительскую кровать, но она не помещалась. Скоро мама её выбросила, заменив огромным диваном, который даже сложенным на дневное время выглядел внушительно.
«Он поджимает ноги, когда спит здесь?» – подумала Женя. Она не была точно уверена высокий ли у неё отец, но, по сравнению с диваном, кровать выглядела игрушечной. Лечь на неё у Жени не хватило смелости.
Вдоль стены привычно стоял старый шкаф, но место для письменного стола пустовало – стол переехал вместе с Женей. Женя открыла дверь шире, но почувствовала, как что-то прижала. Сердце снова застучало громче. Преодолев себя и зайдя глубже в комнату, Женя осветила дверь и увидела, кого прищемила.
Как наказанная, в углу сидела большая синтетическая собака с розовыми ушами и лапами. Другая тётя, сестра отца, подарила Жене эту собаку на день рождения, за месяц до переезда. В двенадцать Женю уже не интересовали мягкие игрушки, она хранила старые только из сентиментальности, а эта собака была несимпатичная и неприятная на ощупь. Женя не расстроилась, и почему-то не удивилась, когда отец, ещё в тот, активный период дележа вещей, забрал собаку себе. Женя забыла про неё и вспомнила только сейчас. Из-за этой собаки стало как-то особенно неприятно, стыдно здесь находиться, и Женя вышла из комнаты. Уже у себя Женя поняла, что не закрыла дверь, а ножик держит в руках, вернулась и тем же способом повернула замок в обратную сторону.
От воспоминаний, в которых делили полотенца и тарелки, мысли прыгнули на детство. Молодой отец – тогда он точно был высокий – играл с Женей в доктора, и вместе с ней, очень серьёзно и увлеченно, лечил ухо другой игрушечной собачке, маленькой и очень мягкой, которую позже Женя забыла в деревне. Она пошла вверх по воспоминаниям к сегодняшнему дню, и вновь попала, если не в день разъезда, то, по крайней мере, в тот год. Между этими событиями в памяти ничего не находилось. Как так случилось, Женя не заметила, и даже сейчас, почти взрослым разумом, понять не могла. Как её семья преодолела путь от одной плюшевой собаки к другой, было нерешённым вопросом, на который Женя и не хотела тратить силы. Одна собачка была милой, но забытой, другая дурацкой, но так же забытой, и такой бы оставалась, если бы Женя не полезла в
