хочет, чтобы мы общались. Мама ее
ненавидит. Я серьезно,
ненавидит. Вообще ничего общего с родительским разочарованием или неодобрением. Мама вычеркнула ее из своей жизни.
– Это реально… отстойно.
– Ага.
Иногда новые знания – неважно, о Кэрис или о ком-то (или чем-то) другом – обрушиваются на меня с такой силой, что становится тяжело дышать. Каково это – жить с родителями, которых ты не любишь? Или которые не любят тебя? Что чувствуют подростки, сбегающие из дома? Я этого не знаю – и не узнаю никогда. И всегда буду втайне жалеть, что мне это недоступно.
– Думаю, это я виновата, – сказала я.
– В чем?
– В том, что Кэрис сбежала.
Алед нахмурился.
– Что ты имеешь в виду?
Я должна была ему сказать.
– Я поцеловала ее и разрушила нашу дружбу.
Алед изумленно моргнул.
– Что ты сделала?
Я кивнула, подтверждая, что он все правильно расслышал, и шумно выдохнула, как будто вынырнула из глубины.
– Ты не… ты ни в чем не виновата, – наконец сказал Алед. И добавил, прочистив горло: – Абсолютно ни в чем.
В тот миг я ненавидела себя так сильно, что была бы рада провалиться сквозь пол гостиной прямо к ядру земли.
– Но с тобой я дружу не из-за нее, – поспешила заверить я Аледа.
– У меня и мысли такой не возникало, – тихо ответил он и обнял меня. Сделать это было непросто, ведь мы оба лежали на полу. Но в итоге два отдельных одеяльных свертка превратились в гигантское гнездо из одеял.
Не знаю, сколько мы так пролежали. Я целую вечность не заглядывала в телефон.
А потом Алед спросил:
– Как думаешь, мы когда-нибудь станем знаменитыми?
– Понятия не имею. И не очень-то хочется, честно говоря.
– Да уж. Я жутко переживаю из-за того, что меня пытаются вычислить. Эти фанаты – они просто сумасшедшие. Прекрасные, увлеченные, но… безумные.
– С другой стороны, это даже весело, – улыбнулась я. – Как будто мы – часть большой тайны.
– По сути, так оно и есть, – улыбнулся Алед в ответ.
– А ты хочешь стать знаменитым?
– Я просто… хочу быть особенным.
– Ты уже особенный.
– Заткнись, – рассмеялся Алед.
Следующее, что я помню, – как проснулась на полу, дрожа от холода. Было то ли три, то ли четыре часа утра, а во рту, по ощущениям, всю ночь ставили химические опыты. Дом как будто вымер. В воздухе танцевали пылинки, Аледа и Дэниела нигде не было видно.
Мне отчаянно хотелось в туалет, поэтому я выпуталась из одеял и побрела в ванную, но остановилась, заслышав голоса на кухне.
Они не видели, что я стою в дверях, – было слишком темно. Я тоже их едва различала в скудном свете луны, но мне этого и не требовалось. Они сидели за обеденным столом: Алед – положив голову на руку, Дэниел – подперев ладонью подбородок – и смотрели друг на друга. Потом Дэниел отпил из бутылки. Кажется, это было вино.
– Да, но дело не в том, что люди узнают, – негромко проговорил Алед. – Мне вообще все равно, что они подумают.
– И все же ты явно меня избегаешь, – возразил Дэниел. – Мы почти не виделись этим летом.
– Но ты… ты был занят. Работал…
– Да, но на тебя я бы нашел время. Просто у меня создалось впечатление, что тебе это не нужно.
– Нужно!
– Тогда почему ты не объяснишь, в чем проблема? – В голосе Дэниела проскользнуло раздражение.
– Нет никаких проблем, – едва слышно ответил Алед.
– Если я тебе не нравлюсь, так и скажи. Зачем врать?
– Но ты мне нравишься.
– Я имею в виду, в этом смысле.
Алед потыкал Дэниела пальцем в плечо. Но когда он заговорил, то казалось, что он обращается к самому себе:
– Если бы ты мне не нравился в этом смысле, мы бы здесь не сидели.
Дэниел замер.
– Вот именно.
– Да.
Наверное, в ту самую секунду я поняла, что происходит на кухне – и что случится дальше. Кажется, я даже не удивилась. Не помню, что я почувствовала. Может быть, укол одиночества.
Алед выпрямился и развел руки в стороны, а Дэниел ткнулся головой ему в грудь. Тогда Алед крепко обнял его и медленно провел ладонью по спине. Когда Дэниел отстранился, Алед посмотрел на него, ожидая, что тот сделает следующий шаг. Дэниел запустил пальцы ему в волосы.
– Тебе надо постричься.
А потом притянул к себе и поцеловал. Я отвернулась. Я и так видела больше, чем нужно.
Через несколько часов я снова проснулась на ковре в гостиной. Алед сидел рядом, спрятав лицо в ладонях, и дышал хрипло, как космонавт, у которого заканчивается кислород. Дэниела нигде не было. Я села и положила руку Аледу на плечо. Его трясло.
– Алед, – тихо позвала я, но он не ответил, и я вдруг поняла, что он плачет.
Я подвинулась, чтобы оказаться перед ним, и снова окликнула его. Бесполезно. А потом из горла Аледа вырвался ужасный стон. Это были не рыдания, а в сто раз хуже. Так плачут, когда хотят выцарапать себе глаза и разбить голову о стену. Это было невыносимо, я не могу смотреть, как люди плачут, особенно когда они плачут так. Я обняла Аледа и крепко прижала к себе. Он дрожал, а я не знала, что еще сделать, поэтому снова и снова спрашивала: «Что случилось?» Но Алед продолжал мотать головой, а я не понимала, что это значит. Наконец мне удалось уложить его на пол, и сквозь всхлипы прорезалось жалобное «Прости… Прости…». Еще через несколько минут у него вырвалось сдавленное «Я не хочу в университет». Я уснула, так и не дождавшись, когда он успокоится.
Открыв глаза в следующий раз, я обнаружила на диване Дэниела. Он лежал в спальном мешке, который брал с собой в палатку.
Меня вдруг озарило, что Февральская Пятница – это Дэниел.
Ну разумеется, это он! Тайная любовь, лучший друг детства – разве можно придумать что-то более романтичное? Правда, если подумать, в романтике я совершенно не разбираюсь. Я думала, что обрадуюсь, когда наконец узнаю ответ на один из главных вопросов фандома, но на самом деле я ничего не почувствовала. Просто лежала и таращилась в потолок, почти надеясь разглядеть на нем звезды. Но там их, конечно, не было.
Мне снова приспичило в туалет. Я встала и посмотрела на Аледа, уснувшего на полу рядом со мной. Он спал, подложив ладонь под щеку. Синяки у него под глазами были странного лилового оттенка, но я сочла это игрой света, который, казалось, стал навечно темно-синим.
Мне уже доводилось просыпаться в чужих домах после ночевок у друзей, но чтобы кто-то при этом меня обнимал – такое со мной случилось впервые. А именно этим Алед и занимался, когда я открыла глаза в 11:34 утра и почувствовала, как в голове у меня взрываются фейерверки.
Прошедшую ночь я помнила урывками: вот Алед с Дэниелом сидят на кухне, вот до меня доходит, что Дэниел – Февральская Пятница, вот Алед рыдает на полу в гостиной. Ах да, а еще мы записали и выложили пьяный эпизод «Города Юниверс».
Меня не покидало ощущение, будто случилось что-то плохое. Хотя вроде бы никаких причин для этого не было.
Когда я вернулась в гостиную с миской хлопьев, Алед и Дэниел сидели рядом на полу. Я подумала, что, быть может, они поссорились ночью – это объясняло рыдания Аледа. Но нет, сейчас они только что головами
