слона?! – Нет, мне это порядком надоело. Я чувствую, что сейчас взорвусь. – Пап, вот скажи, пожалуйста, что там праздновать? Мои средние результаты? Ростам скоро заканчивает университет, с ним будете праздновать.
На сей раз тишина в трубке затягивается. Наконец папа вздыхает.
– Этот концерт для тебя так важен, Фереште?
– Ну да! Я очень люблю «Ковчег».
– А что будет, когда ты вернешься домой? Твоя одержимость пройдет?
– Почему она должна пройти?
– Потому что это твоя жизнь, – говорит папа. – А не жизнь какой-то группы.
Я застываю посреди улицы. До дома Джульетты рукой подать, вокруг никого. Во всем мире остались только приглушенный желтый свет фонарей и дождь, пятнающий тротуар.
– Я всего лишь хочу пойти на концерт, – глухо отвечаю я. – И потом мне станет лучше.
– Разве сейчас ты плохо себя чувствуешь, девочка моя?
Не думаю, что чувствую вообще хоть что-то. Кроме «Ковчега».
– Джим-Боб! Ты чего звонишь так поздно? Что стряслось?
Мне сложно говорить, потому что я плачу. Хотя вообще-то не собирался. Просто в колонках заиграл Фрэнк Оушен, и я вдруг подумал, что дедушка умрет (ведь когда-нибудь это случится), пошел искать Роуэна, но он был в своей спальне с Блисс: они стояли у окна и смотрели на дождь, Блисс положила голову ему на плечо, а Роуэн обнял ее за талию. Я отвернулся и расплакался, потому что чувство одиночества накрыло меня с головой. Со мной иногда бывает.
– Джимми, Джим, поговори со мной, сынок. Что случилось?
– Я… я просто хотел тебе позвонить.
Дедушка тяжело вздыхает.
– Ох, Джим-Боб, ладно тебе. Что не так?
Я сажусь на кровать.
– Я… Мне стало грустно.
– И почему тебе стало грустно?
Очень сложно объяснить что-то, когда рыдаешь. Мне ужасно стыдно.
– Что-то произошло? – снова спрашивает дедушка.
Я качаю головой и всхлипываю:
– Нет, ничего.
– Тогда в чем дело, Джим-Боб?
– Мне кажется, что я всем вру… А я больше не хочу никому врать.
Дедушка снова вздыхает.
– Ох, Джимми. Но мне-то ты не врешь?
– …Нет.
– Значит, ты врешь не всем. А теперь рассказывай, в чем дело.
Я неловко вытираю глаза.
– Я не знаю, кто я. И все, что я делаю, кажется одной большой ложью. Каждый день я просыпаюсь, и мне приходится быть знаменитым Джимми Кага-Риччи. Улыбаться на камеру, общаться с людьми… Но я не понимаю, а где во всем этом я? И есть ли вообще. Кто я такой?
Дедушка хмыкает.
– Джимми… Ты еще молод. В твоем возрасте многих мучают эти вопросы. Ответы придут, надо только подождать.
– Я себя ненавижу.
– А это еще почему?
– Кем бы я ни был, я плохой человек.
– С чего бы это?
Я качаю головой.
– Не знаю. Просто я плохой. Я всем вру.
– О чем ты врешь?
Я лезу в карман и достаю дедушкин нож. На нем выгравировано имя моего прадеда – Анджело Риччи. Когда в ладонь ложится тяжесть рукоятки, я чувствую себя настоящим и вспоминаю, что был рожден не для того, чтобы биться в золотой клетке, которую сейчас напоминает моя жизнь. Так ведь?
– Куда бы я ни отправился, что бы ни сделал… Я вру. Притворяюсь. И все смотрят на меня и ждут, когда я оступлюсь.
– Но Джим-Боб… Это нормально. Ты надеваешь маску перед людьми. Все так поступают. Это не делает тебя плохим. Сынок, это способ защиты. Ты защищаешь то, что тебе дорого. Нечего тут стыдиться.
– Но я ужасно себя чувствую.
– Такая уж у тебя жизнь, мальчик мой.
Глаза снова наполняются слезами.
– Тогда я не хочу так жить.
– Не говори так, Джимми.
– Не хочу, – упрямо повторяю я.
– Джимми. – Голос дедушки твердеет. – Ты пьян?
– …Нет.
– А вот теперь ты точно врешь. Роуэн рядом?
– Нет.
Дедушка сердито пыхтит.
– Джимми…
– Дедушка, я не справляюсь.
– А что поделать, Джим-Боб? Мне уже восемьдесят четыре. Всем нам рано или поздно приходится справляться самостоятельно.
– Я не смогу. Когда тебя не станет… Я не хочу тут оставаться.
– Даже слышать об этом не хочу. Все с тобой будет хорошо! – говорит дедушка. – Ты слышишь меня, Джимми? Все с тобой будет хорошо, сынок. Давай, не плачь. Ну тихо, тихо. Я пока еще здесь. Выше нос, мальчик мой. Тихо, тихо. Дедушка здесь. С тобой все будет хорошо. Все будет хорошо.
Помилуй нас Боже: мы сожгли святую.
Солдат после казни Жанны д’Арк
Ничто так не бодрит с утра, как сообщение в твиттере:
Хотя я не успела прочитать, кто его написал, само сообщение кажется до того зловещим, что сердце пускается в бешеный галоп. С меня мигом слетают остатки сна. Я рывком сажусь на кровати, совсем как вчера – когда утро началось с новостей о Джоуэне. Тру глаза и снова смотрю на экран телефона. В строке «Отправитель» – Блисс Лэй.
Ага. Ладно. Какого хрена?
Я моргаю и дочитываю сообщение до конца.
Блисс Лэй @blisslai
Это ты сделала, да? Ты им рассказала.
Что я сделала? Кому и что рассказала?
Дверь комнаты тихо скрипит, и я оборачиваюсь. На пороге стоит Джульетта: она уже оделась. Когда на рассвете я выползала из кровати, чтобы помолиться, Джульетта спала в своей постели. Я не слышала, как она вернулась ночью, но обрадовалась, что она не осталась у Мака в комнате. И все же не могла заснуть еще целый час – слишком много мыслей крутилось в голове.
Джульетта молча протягивает мне телефон. Экран сияет так ярко, что я не могу разглядеть, что именно она хочет показать. Но это и не нужно.
– У Роуэна есть девушка, – упавшим голосом произносит Джульетта. Вид у нее такой, будто ей сообщили о смерти близкого родственника.
Я недоверчиво смеюсь.
– Да ладно.
– Ангел! – рявкает она с неподдельной злостью. А потом ее глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать. – Я не шучу.
– Ничего не понимаю, – бормочу я.
И не хочу понимать. Этого просто не может быть. Я хочу вернуться во вчерашний день, когда в моей голове все было реально. Когда я могла прочитать историю и поверить в нее, а настоящая жизнь не имела значения.
Вот только она решила преподать нам урок и напомнить, кто здесь главный. Возможно, я уже в том возрасте, когда с ней придется считаться.
– Все, что было вчера… – с трудом сглатывая, говорит Джульетта. – Джоуэн. Это неправда.
Она подходит ко мне и показывает фотографии.
