Я не могу тебя накормить.
Что они едят?
Она встает. Птенец тоже. Он падает головой вперед на собственные лапки.
Она роется в земле под живой изгородью. Откапывает красного червяка. Подносит его птенцу.
Птенец ждет. Потом берет его!
Она возвращается, чтобы поискать еще.
Мне тоже нужно поесть.
Я могла бы съесть этого птенца. Могла бы обменять его на еду.
Она снова встает. Птенец копошится у нее под ногами. Она окидывает взглядом заболоченное поле. Видит вдалеке дым – там домá. Она поворачивается так, чтобы дым оказался за спиной, и отправляется в путь.
Но птенец, оставшийся позади, начинает пищать так, будто вор крадет у него кошелек. Она слышит собственный смех.
Она возвращается к выемке, берет птенца и засовывает его в карман фартука.
Когда она высовывает руку из кармана, та пахнет металлом.
Этой ночью она прокрадется обратно, залезет на тенистое дерево и проберется через то отверстие на крыше, что показала ей Энн Шеклок: никто о нем не знает, и его всегда легко открыть. Она запихает свои пожитки в карман фартука, а затем уложит сверху на них птенца.
Со своими инструментами она может стать странствующим подмастерьем, если в тех местах, куда она направится, людям, у которых, возможно, есть еда, нужно будет выполнить какую-нибудь работу.
* * *
В последующие недели она узнает, что птенец ест ягоды, причем любые. Он ест мякоть, которую она добывает из раковин, приставших к скалам у берега. Ест всякую мелкую живность. Любит червяков. При необходимости он будет есть траву, гравий и песок. Любит жуков и обожает мух с большими крыльями, а также кусачих мушек. Обожает мелкую рыбешку, если удается ее поймать.
Вскоре он уже может сам ловить этих тварей кончиком своего клюва, может доставать живых существ из их собственных раковин, обезноживать крабов и оставлять ножки на закуску.
Однажды он приносит малюсенькую рыбку и бросает к ее ногам.
Впервые встретившись с птицей своей породы, он исчезает.
Она полагает, что больше никогда его не увидит.
Но он возвращается, выбегает к ней из стайки своих сородичей с вывернутыми назад коленками. Его ноги кажутся тонюсенькими, будто готовыми переломиться от самого слабого ветерка, а клюв выглядит так, будто Господь долго вел пером линию, чтобы проверить, какой максимально длинный клюв получится создать.
Птенец учится у своих сородичей глотать еду, особенно когда кончик клюва все больше удаляется от того места на голове, где расположен рот. Учится искать и находить невидимую пищу на поверхности песка, травы, грязи, воды. Учится говорить по-птичьи со своим семейством и летать самостоятельно, а также вместе с ними.
Она должна прогнать его и быть с ними жесткой, чтобы он ушел и вел ту жизнь, которую должен вести. Она должна приказать ему стать диким.
Он будет распоряжаться ее подмышкой, пока ему не станет там слишком тесно, а затем распоряжаться ее карманом, пока клюв не станет слишком длинным, и потом, уже став размером с кота, хотя, слава богу, и не таким тяжелым, как кот на шее, он будет сидеть у нее на плече под волосами, сквозь которые, будто в просвет между шелковыми шторами в богатом доме, будет торчать его клюв – его удочка, трезубец, орудие труда, узкое, как тщательно выкованный, изогнутый и заостренный железный прутик, и, возможно, не менее крепкое.
Но, когда она держит его в руках, его косточки кажутся такими тонкими, что она чувствует в груди боль, не похожую ни на какую другую боль. Это боль от мысли о том, что другое существо испытывает боль. Это ощущаемая боль, или мысль о том, как боль ощущается в теле другого, мысль, возникающая в теле человека, не чувствующего той же боли, но взамен чувствующего нечто похожее и непохожее на боль.
Перья птенца скоро станут красивыми. Они приобретут такую форму, будто каждое из удлиненных перьев крыла срисовано с веток ссохшейся сосны или наконечников для стрел. Оба глаза на его голове окружены слабо видимыми отметинами – словно знаками >, нарисованными чернилами и затем выцветшими. Смотрится очень кокетливо.
Родственники птенца будут ее остерегаться.
Шарахаться от нее.
Но они поймут, что она не собирается причинить им вред, что она почти не двигается, а если и двигается, то медленно, и не представляет для них угрозы.
Они научатся не обращать на нее внимания.
Когда они не обращают на нее внимания, ее переполняет гордость, ведь эти птицы хорошо разбираются в том, что им угрожает, точь-в-точь как разбираются в приливах, знают, когда вода прибывает и когда отступает и какую пользу она приносит им в том и другом случае. Они знают, какие богатства таятся на покрытых илом просторах.
Но их доверие нужно завоевывать каждый раз заново. Они знают людей.
Как и она теперь.
Куда бы они ни летели вместе, они всегда выстраиваются в небе буквой V.
Ее птенец будет смотреть им вслед, слушая, как они выкрикивают свои слова.
Говорят, слова, выкрикиваемые птицами этой породы, – это крики всех душ, ожидающих в раю своего рождения и вопящих о своем страстном желании жить. Они похожи на человеческие слова. Что. Что. Что. Перл. Перл. Прел. У них нет этих значений. Это же не человеческие слова. Потому они и не могут обессмыслиться, как человеческие. Можно лишить человеческие слова жизни, выбить ее из них, небрежно придав им скверную форму, противную заключенной в них жизни. Она знает по опыту, что все скверно сделанное, скверно задуманное и скверно переданное другому приводит к всеобщему позору и глубокому стыду.
Узнав об этом, а также об этой птице и ее повадках, она причастилась иной будничной жизни, и, чтобы познакомиться с ней, не надо было подыхать в канаве. Эта иная жизнь протекает параллельно с тем, что считают жизнью люди. У нее свои собственные формы, которые, подобно усикам плюща, возникают, расцветают, наслаиваются и покрывают друг друга для сохранности.
Причастилась. Усики.
Сейчас она пишет эти слова палочкой на песке, ведь помимо того, что она научилась ремеслу, она умеет писать и считать. Всему виной вспышка света. С мужем Энн Шеклок, Джеком Шеклоком, в кузне работал мальчик, которому в глаз залетела искра из горна. Мальчик промазал и вместо острия попал молотом по правой руке Джека Шеклока, раздробив ее так, что уже не вылечить.
Во главе кузни встала Энн Шеклок.
Местные мужчины разозлились.
Но Энн Шеклок во всем разбиралась и уже имела соответствующий опыт: ее отец был кузнецом, она была у него подмастерьем, сама здесь работала во время чумы, когда не могла ходить в школу, а затем намеренно вышла замуж за Джека Шеклока, чтобы сохранить отцовскую кузню.
Однажды девочка стояла на улице, надеясь, что ей дадут еды, но думала об этом молча, ведь если попросить еды и никто за тебя не поручится, это означает, что тебя бросят в тюрьму, заклеймят и отправят за море работать на табачных плантациях.
Ее заметил мужчина.
Он попросил ее подержать лошадь, пока Энн Шеклок будет ее подковывать. Он пообещал ей за это монетку.
Этот мужчина боялся собственной лошади.
Дело в том, что с лошадью была беда, и все об этом знали. Все, у кого были хоть какие-то деньги, поставили их на то, что лошадь лягнет девчонку и мигом отправит ее с этого света в лоно авраамово.
Девочка была маленькая, меньше лошадиных ног, и она встала рядом с чудесным животным, а мужчина притянул ее к лошади, взял за руки и положил высоко-высоко. Девочка потрогала там, где грудная клетка лошади соединялась с животом.
Лошадь не обратила на девочку внимания.
Потом она встала рядом с животным на мостик и дотянулась до его плеча. Лошадь повернула нос и толкнула ее головой, но легонько, и дохнула ей в волосы запахом травы – дыхание было сладким, а губы и ноздри мягкими.
Девочка слезла с мостика и подошла к ее крупу, а толпа на рыночной площади попятилась от задних ног лошади, когда девочка к ним подошла, потому что
