и чаще начинала сравнивать житейскую долю обоихъ друзей. Чувство жалости все сильнѣе проникало въ ея сердце, когда она раздумывала о Николаичѣ. Ей пріятно было развлекать его, выказывать ему самое искреннее, товарищеское чувство. Она съ особеннымъ самодовольствомъ наблюдала, какъ личность Петра Николаича все болѣе и болѣе разцвѣтаетъ. Онъ былъ ненавистникъ женщинъ, злобный на языкъ, болѣзненно-нервный, неряшливый, смѣшной, — она безъ особыхъ усилій сдѣлала его мягкимъ, сообщительнымъ, заставила больше заниматься собой, сгладила его угловатую нервность. Онъ былъ несчастный труженикъ, занимавшійся изъ любви къ искусству такими вещами, которыя могли-бы дать ему большой ходъ въ дѣловомъ-мірѣ, — она и этого добилась. Увидала она также, что натура у Прядильникова полна такой страстности, какую можно найти только въ человѣкѣ цѣломудренномъ. Въ Карповѣ не было и одной доли такого огня. Онъ указывалъ ей самъ на страстную натуру Прядильникова. Она замѣтила ее раньше. То, что начало разгораться въ его сердцѣ, она во-время поняла и не захотѣла остерегать его.
Она была счастлива, но не такъ, какъ въ первое время своей страсти къ Карпову. Ее впервые охватилъ воздухъ мужской безотвѣтной, всепоглащающей привязанности. Это ее потрясло. Когда смѣшной, маленькій, долгоносый человѣчекъ держалъ ее въ своихъ объятіяхъ, осыпалъ ее совершенно безумными поцѣлуями, она чуяла потъ чувственными проявленіями страсти нѣчто горячее, самоотверженное. Честный, цѣломудренный, строгій къ себѣ идеалистъ отдавался ей не такъ, какъ Алквіадъ-Алеша, а въ какомъ-то экстазѣ, предаваясь какому-то высокому культу. Любовь къ ней сдѣлала то, что этотъ человѣкъ согласился ограничить свою щекотливость. Эта-же любовь указывала ей другую жизненную дорогу.
Проснувшись, Авдотья Степанова чувствовала себя легко. Ей захотѣлось самой отправиться къ Загариной, чтобы раскрыть ей глаза на махинаціи Малявскаго съ Воротилинымъ. Еще вчера утромъ она не рѣшилась-бы на это. Сегодня она какъ-то иначе посмотрѣла на самое себя. Сознаніе того, что она отвѣчаетъ любви человѣка, какъ Прядильниковъ, что она сошлась съ нимъ искренно, честно, безъ малѣйшей примѣси легкомыслія и чувственности, развязывало ей руки. Ей уже не дѣлалось совѣстно при мысли, что она явится къ такой женщинѣ, какъ Загарина.
Авдотья Степановна проснулась рано. Въ десять часовъ она была уже совсѣмъ готова, одѣтая въ темное суконное платье. Лошадей она не велѣла закладывать и отправилась на извощикѣ.
Кухарка Загариной не хотѣла-было пускать ее, объявивши, что барыня совсѣмъ ужь собралась идти. Авдотья Степановна написала на своей карточкѣ: «По дѣлу о вашемъ наслѣдствѣ» и заставила кухарку отнести карточку барынѣ. Загарина тотчасъ-же приняла ее.
Авдотью Степановну поразила наружность Загариной. Она еще никогда не видала такого женскаго типа. Передъ ней стояла женщина, непохожая ни на барыню, ни на купчиху, ни на чиновницу. Худое, совсѣмъ прозрачное лицо съ утомленными блестящими глазами смотрѣло на Авдотью Степановну съ выраженіемъ не любопытства, а кроткаго недоумѣнія. Сѣдые волосы лежали гладко на высокомъ лбу. Эта сѣдина поражала также Авдотью Степановну. Въ ней было что-то глубоко-честное, говорящее о долгихъ годахъ мысли, труда и нравственной борьбы. Высохшую, но еще стройную фигуру Загариной строго драпировало сѣрое платье.
— Вы собрались идти, — заговорила Авдотья Степановна и сама почувствовала, что тонъ у ней спалъ на нѣсколько нотъ.
— Нѣтъ, еще рано, — отвѣтила очень слабымъ голосомъ Загарина, указывая Авдотьѣ Степановнѣ на кресло.
— Мнѣ сказали, что вы цѣлый день заняты въ газетѣ, я поэтому и выбрала утро.
Смущеніе Авдотьи Степановны все усиливалось. Ея обыкновенный увѣренный тонъ совершенно исчезъ; а между тѣмъ Загарина говорила такъ кротко и тихо и весь ея видъ возбуждалъ въ самой-же Авдотьѣ Степановнѣ большую симпатію.
— Вы выбрали самое лучшее время, — проговорила Загарина, какъ-бы выжидая объясненія гостьи.
— Извините меня, — начала Авдотья Степановна, чувствуя, что она краснѣетъ: — я рѣшилась пріѣхать къ вамъ прямо, не предупредила даже васъ, но дѣло спѣшное…
Она остановилась, не находя словъ, а Загарина продолжала смотрѣть на нее все съ тѣмъ-же выраженіемъ кроткаго недоумѣнія.
— Вы хотите, — спросила Загарина — пріобрѣсти у меня этотъ процессъ?
— Нѣтъ, — вскричала пріободрившись Авдотья Степановна — совсѣмъ нѣтъ! Я, напротивъ, хочу разсказать вамъ, какъ добрые люди собрались провести васъ.
Загарина при этихъ словахъ усмѣхнулась.
— Это такъ легко, — вымолвила она.
— Вы меня совсѣмъ не знаете, — заговорила уже гораздо смѣлѣе Авдотья Степановна — да я и не смѣю разсказывать вамъ, кто я была и что я теперь такое… но, быть можетъ, вы мнѣ повѣрите въ дѣлѣ, которое касается только васъ однихъ.
Она опять остановилась, а Загарина глядѣла на нее и думала: «Кто можетъ быть эта женщина? Какая она изящная и красивая…»
Загарина, задавъ вопросъ насчетъ общественнаго положенія незнакомки, побоялась отвѣтить на него.
— Мнѣ, право, теперь совѣстно, — продолжала Авдотья Степановна — что я такъ, незванная, непрошенная, прискакала къ вамъ. Вы, пожалуй, примете и меня за какую-нибудь… ну, да предисловія я всякія оставлю.
— И хорошо сдѣлаете, — добавила Загарина.
Авдотья Степановна разсказала ей всю исторію: предложеніе Воротилина, его стачку съ Малявскимъ, комедію, какую Малявскій разыгралъ у ней, справки, наведенныя ею у вѣрныхъ людей. Все это она изложила обстоятельно и искренно.
Разсказъ ея понравился Загариной.
— Вѣрите вы мнѣ? — спросила Авдотья Степановна, дойдя до конца.
— Почему-жь мнѣ вамъ не вѣрить?
— Мало-ли почему! Вѣдь и я могу вести свою мину. Другихъ-то въ глазахъ вашихъ очерню, а сама воспользуюсь вашей довѣрчивостью. Вы, разумѣется, подумаете: зачѣмъ это она лѣзетъ ко мнѣ? Что за добродѣтель такая выискалась! Коли хотите знать, сначала я хоть и смѣкнула, что мнѣ предлагаютъ что-то неладное, но все еще оставляла втунѣ. А потомъ, какъ я узнала, что эти два господина комедію со мной разыграли, я взбѣсилась. Теперь мое дѣло сдѣлано. Какъ вы на мою выходку посмотрите, это ужь ваше дѣло.
Договоривши, Авдотья Степановна привстала съ видимымъ желаніемъ раскланяться и уйти, но Загарина протянула ей руку и удержала на мѣстѣ.
— Вашъ поступокъ, — сказала она, — очень хорошъ; напрасно вы представляете его въ такомъ видѣ. Тутъ дѣйствовало вовсе не одно задѣтое самолюбіе. Эти господа хотѣли только повѣрнѣе обезпечить себѣ ваше участіе. Кто-же вамъ мѣшалъ-бы и теперь сдѣлаться пайщицей въ ихъ предпріятіи?
— Мнѣ противно и то, — вскричала Авдотья Степановна, радостно вздрогнувъ отъ словъ Загариной, — что такіе господа смѣли дѣлать мнѣ плутовскія предложенія. Да это что. Обо мнѣ что-жь толковать. Вы-то вотъ могли попасться имъ въ руки.
— Признаюсь вамъ, — заговорила Загарина — мнѣ это наслѣдство начинаетъ казаться какимъ-то миоомь.
— Чѣмъ? — переспросила Авдотья Степановна.
— Миѳомъ, мечтою.
— Ну, нѣтъ, это не мечта, — вскричала Авдотья Степановна. — Я ужь могу васъ увѣрить, что ваше дѣло правое. А то изъ-за чего-же такъ къ вамъ подъѣзжаютъ?
— Можетъ быть, — тихо промолвила Загарина;— но я такъ устала.
Она
