Я понимаю эту тривиальную истину и потому хочу познать времена созревания связей вещей, причины их взаимодействия или взаимного отторжения. Я готов размышлять над этим веками…
Да, я желаю знать. Странные слова, странное желание были вызваны к бытию голосом невидимого моего гостя, неуверенной походкой Хишама. Откуда они взялись? Кто небрежно высыпал на почву моего убогого существа те семена, что проросли только сегодня в полночь? Вот то, что на самом деле меня удивляет. Это удивление, как я уже говорил, совсем не походит на удивление моих односельчан, постоянно расспрашивающих о «чуде», но спустя несколько минут готовых обратить свое внимание на что-то другое. Насытившись «чудом», они начинают долго, со смаком обсуждать погоду и сезоны, цены и судебную систему, Конго, Алжир и Лаос, коммунизм и капитализм, ядерное оружие и космические корабли. Так «чудо» становится маленьким камнем, который, вызвав на водной глади пару кругов, бесследно исчезает в глубинах водоема их неспокойной, но, в общем-то, беспечной жизни.
Я сидел в гостевой комнате и общался с соседями, обсуждал революцию Кастро, как вдруг в глубинах дома затрещал телефон. Оказалось, звонил декан факультета, чтобы выяснить причину моей неявки на работу. На несколько мгновений у меня пропал дар речи: я же совершенно забыл о своей работе! Какое разумное оправдание мне выдумать? Рассказать ему о полуночном голосе? Обрадовать тем, что произошло с Хишамом? А может, поведать о моем аскетическом восстании против университетов, лекций и философий?.. К счастью, декан сам пришел на помощь моему растерявшемуся сознанию:
– Надеюсь, господин доктор, Ваше опоздание не связано с болезнью?
Я попытался ответить так, будто каждое слово острым лезвием терзает мой язык:
– Да, да… Ужасная головная боль, даже не припомню такой… Надеюсь, она скоро пройдет…
– Будьте здоровы, доктор! Оставайтесь дома, лечитесь. Я попрошу доктора Мурджана заменить Вас.
– Ничего, ничего.
– Вам послать врача?
– Нет-нет, не надо. Спасибо.
– Будьте здоровы, берегите себя.
Я был готов что есть силы ударить себя телефонной трубкой по голове. Мне всегда тяжело давалась ложь – это оружие слабых, трусливых, подлых, хитрых, лицемерных людишек. Как можно уберечь себя от лжецов, если о честности сам ровным счетом ничего не знаешь?.. Я утешал себя тем, что не так уж и солгал декану, просто использовал иносказание, описывая истинное свое состояние. Пускай не голова, но сердце-то, моя душа, мой дух действительно сейчас разрываются от боли!.. Глупые увещевания, глупые утешения. Я солгал.
С тяжестью в груди я вернулся к своим гостям, которые лишь подлили масла в огонь. В частности, один из соседей спросил меня:
– Доктор, Вы читали сегодняшние утренние газеты?
Я ответил отрицательно, спровоцировав гостя на нецензурную тираду о журналистах и журналистике, политиках и политике. Он прямо-таки опустошал на наших глазах карманы своей великой мудрости, говоря о том, что именно должны делать строящие рай на земле люди.
– Вы правильно поступили, доктор. Чем дальше держаться от газет, тем лучше. Ведь что там, в этих газетах? Ложь, ложь и ложь. То же самое и в политике – ложь, ложь и еще раз ложь. Ложь ненавидит Бог, ложь презирают честные люди. Это самый низкий порок человека.
На него мигом набросились собеседники:
– А где найти честного человека?
– Вот ты – где ты находишь исключительно честных людей?
– Да-да, где? И потом, разве есть люди, совсем никогда не лгущие, ни по-белому, ни по-черному?
– Есть! Вот, например, доктор Муса. Клянусь, он никогда не лжет – ни по-белому, ни, тем более, по-черному!
Этот борец с ложью с гордостью повернулся ко мне, словно говоря: «Видишь, как я свидетельствую о тебе!» Откуда же ему, бедняге, знать о том, что он лишь насыпал соль на и без того саднящую рану, равно как и о том, что соседи тонко над ним подшутили? Ведь его собственная репутация в деревне вот уже десять лет как стоит на крепком фундаменте его же лжи и преувеличений.
Разговор продолжился с новыми диспутами, и все присутствующие еще прочнее забыли о «чуде», приведшем их сегодня в мой дом. Наконец, гости встали со своих мест и начали прощаться. Я вздохнул с облегчением и проводил их до самой двери, одолеваемый мыслями о видимой только мне пропасти, отделяющей меня от них – да и от всех других людей мира.
Люди живут так, будто каждый из них действительно скоро встретится с самой заветной своей мечтой. Голодный свято верит в скорую встречу с куском хлеба, больной – в возвращение здоровья, раб – в обет свободы, нищий – в поцелуй богатства, влюбленный – в ночь с любимой, крестьянин – в сезон жатвы, воин – в неотвратимость победы. Они живут так, словно им уже назначена встреча со счастьем, как в этом мире, так и в будущем. Я же живу в предвкушении встречи с могилой. Я – человек, прощающийся с катастрофически коротким своим Последним днем.
Вместе с тем я не знаю, с чем именно прощаюсь, оставляя позади Последний день, как не знаю и того, что именно я встречу, опускаясь вглубь могилы. До Последнего дня неспешно протекали десятки других дней, прочно связавших меня со множеством живых и неживых существ, так как же мне в одночасье порвать эту прочную, вечную сеть? Эти дни не завязаны на дне моего рождения, они простираются вглубь времени, до самого рассвета человечества. Так как же я могу оборвать этот канат, не знающий ни начала, ни конца?
Мысли трещат настолько страшно, что я не в силах больше отличить добрую от плохой. Не могу понять: являюсь ли я всем, или же я есть ничто?.. Я чувствую, как, пребывая среди людей, все дальше и дальше отдаляюсь от них.
В таком состоянии я закрывал дверь за своими соседями и заметил, что на дороге появился огромный роскошный автомобиль. Как ни странно, он остановился неподалеку от моего дома, из него вышел долговязый седой старик и, поблескивая очками и дорогими запонками, медленно застучал тонкой изысканной тростью по деревенским камням, а после – и по мраморным ступеням моего дома. Наконец он остановился на расстоянии двух шагов от меня и, тяжело дыша, прохрипел:
– Какая крутая лестница, господин доктор! Неужели тебе никогда не приходило в голову, что однажды и ты станешь таким, как я? Это – лестница для молодых, а не для стариков.
Он подошел ко мне и протянул руку. Я горячо ее пожал. Хоть я и не помнил его лица, мне пришлись по нраву доброта его сердца, его искренность и легкий характер.
– Наши жизни –
