знать, можем ли мы вернуть все, как было, и быть такими, как прежде, — сказал я. — Я был тогда немного пьян, притворись, будто я ничего не говорил тебе. Просто в тот момент на меня что-то нашло.
— Выходит, на самом деле ты не думаешь так, как сказал?
Она смотрела мне прямо в глаза. Я не знал, что ответить. Я не хотел говорить правду, хотел сказать что-то правильное, что помогло бы вернуть ее. И тут у меня вырвалось самое глупое, что только можно было придумать:
— А что ты хочешь услышать от меня?
Она посмотрела на меня, не отвечая. На какое-то мгновение я почувствовал себя загнанным в угол.
Потом, после долгого молчания, я сдался:
— Ты прекрасно знаешь, что я чувствую, наверное, знала прежде, чем я сказал тебе об этом. Возможно, только надеялась, что стану молчать.
Она посмотрела на меня с нежностью, и это придало мне смелости продолжить:
— Я влюблен в тебя, ничего не могу с этим поделать, и впервые в жизни это не пугает меня.
Она усмехнулась:
— Не учла это обстоятельство.
— Я тоже, но это случилось.
— Твои слова вчера вернули меня к действительности, только в ту минуту я поняла, что мы с тобой делаем. Как будто до этого момента мы находились в каком-то вакууме.
— Теперь, когда ты поняла, что собой представляет действительность, как относишься ко мне?
Она посмотрела прямо перед собой и опустила глаза.
— Не знаю. — Посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях. — Не хочу задавать себе этот вопрос.
Я молчал.
— Боюсь того, что могу обнаружить.
Я поторопил ее:
— Как это понимать?
Она посмотрела на меня, желая убедиться, что я хорошо понял каждое слово.
— Боюсь обнаружить что-то такое, чего не хотела бы знать. Я не одна, у меня есть муж, есть ребенок, и каждое мое решение сказывается и на них. Я не могу думать только о себе.
Мне казалось, что теперь поздно говорить об этом, мы встречались уже несколько месяцев, и то, что она решила увидеться со мной, означало, что она думала о себе. Тогда зачем снова заговорила об этом?
Она опередила меня:
— Я знаю, что быть с тобой и значит думать о себе. Я была безрассудна, и меня это устраивало. Но то, что ты просишь у меня сейчас, не сделаю. Не могу.
— Не можешь или не хочешь?
— Не могу и не хочу.
— А как же ты можешь не хотеть знать, какие чувства испытываешь ко мне?
Она не ответила, продолжая рассматривать свои руки.
Я рассердился:
— Ты не можешь убежать вот так, не можешь все бросить. Не верю.
Она не отвечала, потом тихо, не глядя на меня, произнесла:
— Ты нереальный. Мы с тобой вместе нереальные. Женщины, которую, как уверяешь, ты любишь, не существует. В реальной жизни я не такая, как в те часы, что мы проводили вместе. Ты не знаешь меня. Женщина, которая приходила к тебе домой, была не я.
Я приготовил речь, но сказанное ею звучало настолько нелепо, что я не мог ничего вспомнить, все развеялось.
— Себя настоящую я оставляла снаружи, на лестничной площадке, — продолжала она.
— Жаль, что не впустила, я мог бы полюбить и ее.
— Ты не понял, я оставила ее снаружи не ради тебя, но ради себя самой. Это я не хотела видеть ее в те часы.
Я еще больше растерялся и думал попросить ее объясниться яснее, когда она сказала:
— Я пыталась дать тебе понять это, помнишь, я сказала, что мы с тобой — только пауза, передышка в нашей жизни?
Конечно, я помнил это, и пошел в наступление:
— Эта все чушь, будто мы — пауза в нашей жизни, пустые слова, идиотская метафора, и ты не можешь действительно так думать! Однажды ты сказала, что со мной ты другой человек, поэтому тебе казалось, будто не изменяешь мужу, а на самом деле всегда остаешься сама собой. Невозможно выйти из жизни, нельзя сделать паузу или устроить себе отпуск. Жизнь только одна, она вот такая, и никакая иная!
— Не повышай голоса, ни к чему. Мы можем разговаривать как взрослые люди, без криков.
Я глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, она посмотрела на меня и решительно произнесла:
— Все эти месяцы ты не упускал случая напомнить мне, что не хочешь иметь никаких отношений, что отношения не для тебя, потому что они ведут к повседневной тирании. Понимаешь, какие ты употребил слова? Повседневная тирания. И что теперь происходит? Тебе понадобилась эта самая повседневная тирания?
Я не находил слов, чтобы ответить, как ни искал их, а она тем временем продолжала:
— Помнишь, как я пригласила тебя поехать в Мадрид? Ты бы видел свое лицо, можно было подумать, будто я попросила тебя жениться на мне. Я не сомневалась, что у тебя найдется предлог отказать мне. Я ушла от тебя, называя себя круглой дурой и не понимая, что это мне взбрело в голову.
Она была права, я оказался в затруднении. Она сделала последний выпад:
— Я никогда не собиралась разрушать свой брак. Если в какой-то момент ты решил, будто можешь быть альтернативой моему мужу, то меня в этом обвинить никак нельзя.
Ее слова сразили меня наповал.
— Я не думал, что могу быть альтернативой чему-то. Просто так случилось, — сказал я. От нашего взаимного доверия не осталось ни малейшего следа. Я почувствовал себя отработанным материалом. — Ты просто хотела отомстить мужу?
Это было подло, и я прочитал это в ее глазах. Я разочаровал ее.
Мы надолго замолчали.
Какая-то машина пыталась припарковаться рядом, у водителя не получалось. Я вышел и помог ему поставить машину на место и заодно передохнул.
Я хотел знать, что будет дальше, но меня переполнял ужас. Я опасался узнать, что впереди у нас ничего больше нет, что все кончено.
Мне пришлось собрать остатки своего мужества, чтобы спросить:
— Что происходит между нами?
Она не ответила, прикрыла глаза рукой. Ожидая приговора, я рассматривал ее: волосы, губы, нос, шею, грудь. Рассматривал, как в последний раз изучают пейзаж, зная, что больше не увидят его.
Никогда больше не сплету свои пальцы с ее, не поцелую ее тело, губы, шею. Мысль о том, что не смогу больше дышать ею, касаться ее, вызывала страдание. Это неописуемо больно, когда понимаешь, что не обладаешь больше тем, что составляло твое счастье.
Я уже знал, что она сделает. Она использует все свои доводы, чтобы уничтожить то, что было. Она разложит меня на кусочки, чтобы убедиться, что все оказалось сплошной ошибкой,
