Это Габриэле, мамин друг, это мой сын Лоренцо и Вероника — бебиситтер.
Я посмотрел на ее сына, я видел его впервые, он оказался очень похож на нее. Я глупо улыбнулся ему и помахал рукой.
— Вероника, возьми Лоренцо, и идите домой, сейчас догоню вас, — и она передала сына няне. Ребенок заплакал, завизжал и стал цепляться за мамину юбку, не желая отпускать ее.
— Сейчас вернусь, дорогой, подожди меня дома. Вероника даст тебе печенье.
Когда они уходили, Сильвия помахала им рукой, но сын, похоже, остался очень недоволен и не ответил ей.
Она повернулась ко мне и велела идти за ней.
Как только мы повернули за угол, она посмотрела на меня:
— Какого черта ты явился сюда?
Я никогда не слышал от нее ни одного грубого слова. Я почувствовал себя ничтожеством, и сам не мог поверить в то, что только что сделал.
— Ты что, с ума сошел? — лицо ее пылало гневом. — Что ты задумал? А если бы вместо няни тут оказался мой муж? А теперь будь добр, немедленно уходи и больше не возвращайся сюда. Ясно?
Я не находил слов, чтобы ответить, мне нечем было оправдать свой поступок.
Она была в такой ярости, что, думаю, могла бы и ударить меня.
— Ты права, я не должен был приходить. Не знаю, что со мною случилось. — Это единственная осмысленная фраза, которая пришла мне в голову. Я был жалок.
Она несколько секунд молча смотрела мне в глаза.
— Идем! — И быстро пошла вперед, я последовал за ней.
Мы вошли в бар, находившийся примерно в двух кварталах от ее дома, что-то заказали, но пить, разумеется, не стали, и она проговорила:
— Прежде всего пообещай мне, что никогда больше не сделаешь ничего подобного.
— Обещаю.
Она посмотрела на меня, видимо, ожидая, что я скажу что-то еще, но я не мог произнести ни слова. Глаза у меня блестели, и чем больше проходило времени, тем отчетливее я понимал, что сделал нечто чудовищное и непростительное.
Она поняла мое состояние и слегка смягчилась.
— Мне жаль, Габриэле, я не этого хотела. У меня прекрасные воспоминания о нас с тобой, и я не хочу, чтобы ты все испортил.
Мы помолчали, ее лицо становилось менее напряженным.
— Понимаю, что тебе нелегко согласиться, но я хочу оставаться там, где я есть, с моим сыном и моим мужем.
Тут у меня перехватило дыхание. Я не мог поверить, что таким образом она отказывается от всего, что было между нами. Я не знал, куда деть глаза, трогал пальцем капельки влаги на своей кружке с пивом. Наконец поднял взгляд на Сильвию.
— Ты в самом деле этого хочешь? — спокойно спросил я.
Мне хотелось понять, что она чувствует, помимо того, что больше не хочет меня.
Не поворачивая головы, устремив взгляд куда-то в одну точку за окном, в каком-то оцепенении, она ответила:
— Ты всегда спрашиваешь меня, чего я хочу.
Я смотрел на нее, не понимая. Потом она перевела глаза на меня:
— Помнишь тот день, когда я сказала тебе, что не могу прийти, моя бебиситтер в последний момент оказалась занята каким-то другим делом? Помнишь, что ты ответил?
Я отрицательно мотнул головой.
— Ты спросил, неужели я не могу найти другого бебиситтера, словно речь шла о человеке, которому нужно отдать на хранение чемодан. Я улыбнулась про себя и в тот момент поняла, насколько моя жизнь отличается от твоей. Она помолчала, а потом заговорила медленно, подчеркивая интонацией каждое слово.
Она призналась, как трудно ей было выкраивать время, чтобы прийти ко мне, как приходилось выкручиваться, устраивать свои дела, чтобы встречаться со мной. Призналась, как тяжело было испытывать чувство вины, когда просила Веронику забрать ребенка из детсада.
Она не предпочитала мужа мне и не отрицала своего чувства ко мне и волшебство наших отношений.
Она посмотрела на меня, и мне показалось, будто глаза ее заблестели. Она боролась не ради себя, ее партия разыгрывалась в другом месте, а не тут, со мной.
— Проснувшись утром, спрашиваю себя не о том, что мне нужно для счастья, а о том, что нам всем вместе нужно для счастья. Мне, моему сыну и моему мужу. Я не могу быть счастливой, если не делю счастье с кем-то, если оно только мое. Я поняла это лишь в последние дни.
— Мы тоже были счастливы вместе, — тихо, почти шепотом произнес я.
— Да, были, но потом я возвращалась домой. И ты прав, в жизни нет пауз, жизнь неделима. — Потом с легким вздохом добавила: — Я действительно любила тебя, без пауз.
Некоторое время мы молчали — мы устали. Я получил то, что хотел, узнал, что она испытывала глубокое чувство и что я не придумал все это.
Она призналась в этом наконец, но говорила как о минувшем. Я потерял ее.
Я не испытал еще большего страдания, меня вдруг охватило полнейшее спокойствие, узел, который душил меня изнутри, распустился.
Я понял, что мне остается только унести свое страдание подальше. С ней никаких проблем больше не было, остались только мои.
Я посмотрел ей в глаза и улыбнулся:
— Ты самое прекрасное, что было в моей жизни.
Не знаю, откуда у меня нашлись силы сказать ей это. Не говоря больше ни слова, я поднялся и погладил ее по щеке. Она позволила мне сделать это.
Потом я коснулся губами ее губ и несколько секунд стоял, не шелохнувшись. Легкий, долгий, тихий поцелуй. Когда он завершился, лицо у меня оказалось мокрым от слез, но не моих.
Я повернулся и ушел.
Когда хочешь порвать отношения, надо действовать постепенно. Хорошо было бы прожить это время будто в замедленном темпе.
Бывает, нужно выйти из машины, а из динамика звучит твоя любимая песня, и ты ждешь, пока она закончится. А не можешь ждать, выключаешь звук, но не резко, а лишь постепенно убавляя громкость.
Сильвия ничего не стала замедлять, она даже не проводила меня к выходу. Все произошло быстро и грубо.
Последнее воспоминание, которое у меня осталось о нас, тот день в Вероне. Я пребывал тогда на седьмом небе от счастья, кричал, представлял себя голым на крыше мира, а потом, секунду спустя, вдруг оказался на земле с переломанными костями. Реальность — твердый пол.
Время шло. В какой-то момент я уже не понимал, с кем боролся: с Сильвией, с собой, с любовью, с жизнью.
В моей голове постоянно роились вопросы, которые некому было задать. Я дошел до
