от которой у юной жрицы смерти были врожденные способности к провидению. С блинами в нутро юной жрицы вошла заключенная в них темнота. Ничего конкретного юная жрица смерти не запомнила, через некоторое время ей полегчало, но она все равно пообещала себе никогда больше не брать еду с пола. Потом мать сильно ругала ее, но это было уже неважно.
Подруга в очках одобрительно кивнула жрице смерти, вспомнив ощущения от приема медикаментов, изгоняющих из головы мысли о завершении земного пути. Потом заговорили о разном. Подруга в порезанных штанах дала попробовать своего пива, но оно мне совсем не понравилось. Юная жрица тоже дала отхлебнуть из ее банки, было немного лучше, но все равно не как у меня. Я не торопился, предвидя, что с ускорением глотков время тоже пойдет быстрее.
Разговор зашел о животных, какие кому нравились. Я рассказал про своего кота, который несмотря на свою старость до сих пор любил будить меня рано утром, чтобы я насыпал ему свежего корма взамен уже высохшего несъеденного. Потом вспомнили про не слишком давно вошедших в моду маленьких собак с тонкими лапами и глазами навыкате. Раньше я считал их пошлым писком моды, прихотью охочих до розовой пошлости гламурных девиц, пока однажды не рассмотрел одну такую собаку вблизи. Собака была ничем не хуже привычных, больших собак: так же дышала, двигая животом, так же водила носом, чуя что-то тревожное. Подруги сказали, что по большому счету в таких собаках нет ничего хорошего, поскольку их вывели неестественным путем, то ли скрестив одну породу с другой, то ли задействовав какие-то совершенно не имеющие ни малейшего отношения к собакам генетические материалы, в итоге собаки вышли до такой степени неприспособленными к жизни, что от банального чиха у них могут выпасть глаза. Я не стал сильно сочувствовать несчастным собакам и их хозяевам, признавшись, что все равно никогда никого не буду заводить, поскольку отвечать за животных куда тяжелее, чем за людей.
Юная жрица смерти рассказывала о себе больше, чем остальные подруги. Время от времени ее тон становился немного возмущенным, когда речь заходила о ее отношениях с родными. В детстве мать иногда била ее душевой лейкой по голове и вообще чаще всего воспринимала дочь как жалкий комок могильного компоста. Несмотря на это, юная жрица смерти нередко поддерживала мать материально, поскольку имела куда более серьезный и стабильный доход, которому мог позавидовать и я. По мнению могильной художницы, родись она без каких-либо светлых зачатков, родные приняли бы ее куда теплее; но так уж вышло, что с самого рождения в хрупком теле юной жрицы смерти горел какой-то странный огонек, который она не могла держать в себе просто так. Выигранными на всеобщих соревнованиях грамотами юной жрицы смерти можно было бы перекрыть всю стену вместе с доской, но она не любила хвастаться своими победами — просто напоминала себе о том, что ей есть куда идти. Я смотрел на ее тонкие, почти детские руки и ноги и понимал, что ее поколение точно победило мое — если под моим поколением иметь в виду конкретно меня, выросшего совсем не так, как она.
Завороженно глядя на беспечно развалившуюся на диване жрицу смерти, смотрящую в потолок, я представил себе ее маленькую, но твердую руку, выводящую на камне чье-то лицо. Сначала у лица нет ничего кроме контуров, потом постепенно появляется то, чем можно шевелить, сопеть, улыбаться. Через некоторое время почти настоящее человеческое лицо начинает смотреть на породившую его жрицу смерти; нарисованный человек слегка удивляется тому обстоятельству, что эта юная особа не бегает где-нибудь во дворе с подругами, а зачем-то рисует его, и ее такое юное и такое невозможно живое лицо убеждает его в том, что до конца своей жизни она успеет нарисовать столько мертвых людей, сколько он никогда не видел живыми.
Потом перед моими глазами пролетели лица чьих-то жен, подруг, матерей.
Я представил, что будет, если дать им тетрадный лист с ручкой и попросить их нарисовать хотя бы крестик или нолик.
Юной жрице смерти надоело лежать на диване, и она села за стол вместе с нами всеми. Подруга в очках продолжала вышивать на черном полотне, понемногу перекрывая его более интересными цветами. Зачем-то мы снова вспомнили анекдот про мертвеца и опарышей. Я повторил, что мое отношение к нему не изменилось, и юная жрица смерти снова согласилась, что над такими вещами не нужно смеяться искренне. Потом я невзначай упомянул о своей нелюбви к обитателям глубин сельских туалетов. Подруги втроем рванулись к ноутбуку и принялись набирать что-то в строке поиска, я заблаговременно отскочил в сторону. Насладившись зрелищем, подруги расселись по местам, я убедился, что окно браузера закрыто, и тоже вернулся на свой стул. Пиво неминуемо заканчивалось, но меня это мало расстраивало, поскольку даже без него было слишком хорошо. Мне по-прежнему казалось, что в моей голове клубилось что-то, чего я в себя точно не пускал. Я поделился ощущениями с подругами; они признались, что самые необычные вещи пока что оставались с внешней стороны преграды, разделявшей окружающий мир и их юные и потому столь любопытные организмы. Я вспомнил, что встречался с некоторыми необычными вещами; подруги немного помечтали вслух.
Подруга в порезанных штанах заговорила о чем-то с подругой в очках, продолжавшей перекрывать тьму. Юная жрица смерти вдруг поднялась со стула и придвинулась ко мне, перегнувшись через стол. Улыбнувшись, она сказала, что у меня очень красивые глаза; сообразив, что она меня рассматривает, я тоже придвинулся ближе, чтобы ей было легче. Со знанием дела она стала описывать структуру моей радужной оболочки, изысканную глубину зрачков. Я, в свою очередь, завороженно разглядывал ее оболочки со зрачками, не совсем понимая, сколько в них цветов, оттенков и глубин резкости. Внезапно я заметил вполне явную схожесть юной жрицы смерти с одной ярковолосой певицей, ставшей всемирно известной примерно в ее возрасте; я поделился наблюдением, юная жрица смерти немного удивилась, но не стала спорить. Налюбовавшись моими глазами, юная жрица смерти обогнула стол и уселась на колени к подруге в порезанных штанах, лицом к лицу; было видно, что они хорошо ладили.
Снова заговорили о чем-то; не имея в виду ничего плохого, я произнес вслух слово «бабы». Подруги вежливо осадили меня, заметив, что нужно говорить «женщины». Я послушно закивал, но через некоторое время опять произнес запрещенное слово; подруги снова не обиделись и повторно напомнили мне о культуре речи. Потом они стали обсуждать что-то, в чем я мало
