пылесосом, когда им могло засосать мои самые нелепые части тела. У нее был особый талант превращать нудные занятия в сплошное веселье, это уж точно.
Наши встречи продолжались месяц за месяцем, без вопросов и сомнений, да мы и не пытались ничего анализировать. Мы принимали все как есть. Ночью было труднее, меня мучила совесть из-за Стюарта, но, даже чувствуя вину, я безумно скучал по Эмбер и хотел, чтобы она была рядом. Я повторял себе, что Стюарт накосячил первым, когда начал ухаживать за ней, я считал, что это он встал между нами; а еще его возраст и то, что он был отцом Тани, все это было неправильно, даже если бы меня не существовало. Так что в каком-то смысле я исправлял ошибку, но в то же время я, как и она, не хотел причинять ему боль. И я понимал, откуда Эмбер приходит ко мне, почему она должна быть рядом с ним и проводить его до конца. Мы решили, что то, о чем Стюарт не знал, не могло причинить ему боль, и никто из нас не собирался ему признаваться. И так мы тонули друг в друге, растворяясь все сильнее, так, как только могут два человека, и вот уже один чувствует то, что ощущает другой. Я держал ее, она держала меня, но кто был кем – кто знает?
Но, поверьте мне, все это не было чистым блаженством. Однажды Эмбер случайно поранила меня своим бриллиантовым кольцом, когда мы занимались любовью. Она полоснула меня им по лицу – ничего страшного, но все же получилась достаточно длинная царапина, очень заметная. После этого я попросил ее снимать кольца, обручальное и свадебное, прежде чем мы ложились в кровать, и все же меня ранило (на этот раз в душе), что даже тогда они словно оставались на ней в виде белой призрачной полоски на пальце. Такие же белые следы оставило ее бикини, разбивающее загар на геометрические фигуры, а загорала она с ним. Она не была только моей.
Однажды холодным днем мы шли по набережной, останавливаясь поговорить и прерывая разговор, чтобы идти дальше. Мы говорили, стояли, шли, стояли, я будто на эмоциональном уровне выкручивал ей руки, поскольку хотел, чтобы Эмбер назвала союз со Стюартом не просто ошибкой, а «самой большой ошибкой в ее жизни», в то время как она стремилась найти все положительное, что смогла извлечь из этого брака. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько это было несправедливо с моей стороны: по сути, я пытался заставить Эмбер сказать, что последние четыре года ее жизни прошли впустую. Но любовь, боюсь, никогда не бывает справедливой, она всегда стремится быть исключительной и вычеркивает всех, кто мог бы иметь хоть какое-то значение.
Мы выпытали друг у друга правду, что-то было обыденным, что-то – по-настоящему серьезным, словно мы испытывали нашу любовь на прочность. Эмбер вынудила меня признаться, что я писал в душевых общественных бассейнов, когда мне было восемь или девять лет, и что иногда я все еще делаю это в море. Она так никогда не делала, хотя ей пришлось сказать, что она писалась в постель до десяти лет. Когда выяснилось, что она пробовала наркотики, настоящие наркотики, я был потрясен. Ее брат давал ей их, сульфат морфина, белые кристаллы для избавления лошадей от боли! Я просто не мог поверить, что он давал такие тяжелые наркотики младшей сестре, – это же преступление! Но она защищала его до последнего:
– Лучшего брата, чем Дэнни, и быть не может, он столько раз спасал меня, ты себе не представляешь. Только после ссор с папой мы иногда ходили в конюшни, чтобы принять их.
Пуф! Это взорвало мой мозг. Со стороны ее семья казалась мне такой безупречной: окружающая обстановка, лошади, идеальный образ. Кто бы мог подумать, что все было так неблагополучно?
– У тебя кто-нибудь был в последние годы? – спросила она меня однажды, нервно покусывая ноготь большого пальца.
– Да, несколько девушек, – честно ответил я, – но я никогда ни к кому не испытывал таких чувств, как к тебе.
Мой ответ явно разочаровал ее. Она опустила глаза, хотя я повторял и повторял, что люблю ее, и люблю уже много лет.
– У тебя был секс с другими женщинами и, я так понимаю, не один раз?
– Ну да, но…
Я бы предпочел, чтобы Эмбер закатила скандал, но она молчала. Это сводило с ума, и я не знал, что говорить.
– Ты была замужем. Чего ты ожидала?
После этого она сказала, накручивая волосы на палец:
– Знаю, ты думаешь, что я несправедлива, но я ничего не могу делать, чувства просто приходят без спросу.
Это было похоже на игру в пинг-понг: я постоянно должен был реагировать на каждый удар и подачу, бежать то вперед, то назад, тянуться, прыгать, приседать, и все это могло быть только в полную силу, и никак иначе. Мы были безумно влюблены и немного сходили с ума оттого, что все должно продолжаться так, пока кое-что не изменится, но удивительное дело – мы никогда не говорили о его смерти. Мы знали, что будем жить так столько, сколько потребуется. Никогда, ни разу не звучало «если»; хотя невысказанным это слово постоянно висело в воздухе над нами.
Так прошла зима 1983 года. Мы с Эмбер часто виделись, до тех пор как в августе Стюарт не почувствовал себя очень плохо, и она уже не могла оставлять его ради встреч со мной. Затем, примерно через десять дней – мы не могли больше выносить разлуку, – она поздним утром появилась у моей двери. После очередной бессонной ночи, проведенной обоими в безумной тоске, мы упали, нет, просто рухнули друг другу в объятия и, охваченные страстью, отдались чувствам, не думая ни о чем, и это могло быть опасно, не случись оно прямо перед месячными. Я думаю, мы оба хотели почувствовать друг друга без преград, а еще мы не хотели испортить момент, возясь с презервативом. В сущности, это означало (и не нужно было ничего проговаривать), что я должен выйти из нее, когда наступит нужный (и самый трудный) момент, но потом нас накрыло с огромной силой, и в последнюю решающую секунду мы с ней не дали себе оторваться друг от друга. После того случая мы поняли, что должны стать более ответственными, и Эмбер начала принимать таблетки. Наши чувства были слишком сильны, чтобы обойтись без этого.
Таблетки были разными: розовые двадцать один день подряд, затем голубые таблетки семь дней. Голубые, по словам врача, ничего не делали, они были предназначены для того, чтобы Эмбер не отвыкла принимать таблетки и не забыла про розовые. Но когда до конца первого месяца оставалось еще шесть штук голубых плацебо, она спустила их в унитаз, сказав мне, что дозы слишком сильные, ее тошнит от этих таблеток, она толстеет, не может больше влезть в джинсы… Кроме того, от приема таблеток у Эмбер болела грудь и не было настроения, чтобы я к ней вообще прикасался.
– Раньше, когда это происходило, это просто происходило, и все. – Она сидела на полу в ванной, обняв колени. – Раньше мы занимались этим, когда не могли удержаться, когда притяжение было слишком сильным. А когда я пью их… выходит, что все это запланировано. Даже более того, не знаю, неправильно.
Так что она прекратила принимать таблетки. А потом снова начала, потом снова бросила, и так несколько раз. Мы все обсудили, я сказал ей, что это самый безопасный метод. Мы пришли к выводу, что единственным стопроцентно безопасным способом было бы вообще не заниматься сексом. Это на данный момент решит проблему, связанную с риском нежелательной беременности, и в то же время избавит от худшего побочного эффекта: ВИНЫ. Я был заинтересованным лицом и иногда чувствовал себя двуличной скотиной. Но,
