class="v">
Моя тень ляжет на тело твое?
Месяц?
Называй меня лучше стрелой,
Летящей наперерез,
Ведь ты птица, сраженная мной
И падающая с небес.
Думала, я не вижу,
Как ты щиплешь перья,
Чтобы не догадался никто?
Ты думала, я не слышу твой пронзительный
крик
Ночью?
Глупая.
Не бойся.
Я просто слегка оцарапаю кожу,
Вонзаясь в мышцы.
Я между волокон пройду левей киля.
Мой наконечник коснется аорты,
И мы…
Я не заметил, как госпожа Эмель подошла сзади. Она позвала меня, и не знаю, как это произошло, но я вдруг схватил ее руку и прижал к губам. Помедлив немного, она мягко оттолкнула меня. И я словно очнулся:
– Простите меня. Я уйду сейчас же. Простите меня.
– Нет. Куда ты пойдешь, дурачок? И как я отпущу тебя?
Она оставила детей и мужа. Мы сняли крохотную квартирку и, укрывшись в ней от мира, наслаждались друг другом. Это было безумие, и безумны были мы оба.
«Когда отдаюсь тебе, обретаю себя, – шептала она. – И когда ты обещаешь положить к моим ногам не только землю всю, но и небо, я верю тебе самой восторженной верой, потому что половина неба у меня уже есть – это ты. Ты прославишься, поверх священных книг лягут твои стихи, и пусть наградой мне в это время будет близость к тебе, ведь больше мне ничего не надо».
Никогда больше я не писал так много, как в тот год. А еще я отважился наконец отправить свои стихи в издательство, и самым чудесным образом они не очутились в корзине, а были приняты – вот в этот самый сборник.
Как мы радовались удаче – первая публикация! Несколько авторских экземпляров я сразу же отправил родителям в деревню. Хотел доказать отцу, что не зря уехал в Стамбул…
Еще одну книжку я нес в библиотеку – мне не терпелось подарить ее моей любимой, ведь ничего ценнее у меня не было. Но у входа стояла знакомая мне машина. Через окно кабинета я увидел саму Эмель, ее мужа и обеих дочерей. Муж сдержанно улыбался, глядя на то, как она обнимает детей. Младшая – ей было тогда шесть лет – плакала на руках у матери.
Я больше не появлялся в библиотеке. А Эмель так и не вернулась в нашу квартиру. На третий день собрал вещи и ушел, оставив на столе книжку, ценнее которой у меня ничего не было. И вот теперь снова держу ее. Удивительно!
Слышал, что остальные авторы покупали этот сборник за свои деньги в подарок родным и друзьям, и только поэтому печать тиража окупилась еще до попадания на дальние стеллажи книжного магазина.
Когда продавцы спустя время проводили ревизию, освобождая полки от неликвида, стихи молодых стамбульских поэтов переехали в другие магазины – помельче, и далее путешествовали из рук в руки, не встречаясь с читателями, пока их в итоге не бросили на загородном складе, куда свозили нераспроданные новогодние сувениры, бракованные товары и прочую дрянь.
Там, наверное, какой-то ушлый коммерсант и купил их совсем уж за бесценок, подумав, что книжку с таким названием – «Ты сердце мое, Стамбул!» – будут хорошо покупать туристы в сувенирных лавках.
Еще до выхода книги я слышал об удивительном человеке, будто бы исполняющем любые желания. Якобы стоило сказать ему, чего ты хочешь, и тут же сказанное воплощалось в жизнь без промедления. Но зачем мне нужен был этот колдун, когда Эмель спала на моем плече и верила в меня за нас обоих?
А потом все сломалось. Я перестал верить в себя и больше не смог опубликовать ни одного стихотворения. Да и сами стихи, разочаровавшись во мне, почти замолчали.
Лишь изредка случайные строчки появлялись из городского гула и биения сердца, но, недоношенные, тут же и умирали в муках, оставляя меня ни с чем.
Повторяя судьбу того поэтического сборника, я переходил с места на место, нигде подолгу не задерживаясь, не принося никакой пользы и ничего за душой не имея, кроме боли, ставшей привычной.
Боль отражалась на лице, делая улыбку неискренней, а взгляд унылым. И даже самые участливые поначалу хозяева, видя мое уныние, не выдерживали и раздраженно выговаривали мне: «Эй, поживее! Улыбайся гостям! Шевелись, дармоед!»
Вот тогда-то я вспомнил о человеке, исполняющем желания.
В Фетхие я нашел его дом, но зайти не осмелился и до вечера просидел в уличном кафе, наблюдая, как старик подметает улицу, поливает цветы и пьет чай на балконе. На следующий день все повторилось.
А на третий день он подсел за мой столик:
– Мне кажется, я знаю, что привело тебя сю- да. Но если ты намерен вызвать джинна, протирая штаны в кафе, то должен тебя разочаровать.
– Извините, – ответил я. – Откровенно говоря, я думал, что вы из демонов, забирающих душу в оплату. И не мог решиться подойти к вам, сравнивая так и этак желание свое со стоимостью.
– А на что мне души, в бессмертии которых есть сомнения? Я беру с каждого свою плату, и никто еще не назвал ее непосильной. Но я не джинн. Люди приходят ко мне не за ответами, а за вопросами.
– Что это значит?
– Ты, должно быть, знаешь уже, что сперва я задаю всем пришедшим один вопрос: чего ты хочешь? Но мало кому известно, сколько вопросов следует за первым, пока я не услышу от человека правду, которую он и сам от себя скрывал до этого. Вот и всё. На этом моя работа обычно заканчивается. Людям не нужна помощь, если они страстно желают чего-то всем своим существом. Они и сами могут этого добиться. И даже более того – судьба тут же наделяет их средствами для достижения желаемого, ведь они больше не насилуют ее, стараясь утянуть в другую сторону.
– Да, теперь я точно понимаю, что вы не джинн. Но я встречал проповедников и поубедительнее. А вы – обычный мелкий мошенник, заставляющий людей верить в то, что вселенная сама исполняет их желания, стоит лишь правильно попросить об этом.
– Мошенник… Мелкий! Многие подозревали меня во всемогуществе, но в мошенничестве…
Старик насупился и замолчал. Я уже собрался уходить, но он остановил меня.
– Не думал, что меня заденут слова какого-то щенка. Вот что. Останься здесь. Предлагаю тебе должность моего личного помощника. Посмотришь на
