- Здесь живет Елизавета Федоровна Воронцова? - спросил Безайс. В нем внезапно вспыхнула надежда, что ее нет дома.
- Здесь, - ответила она, напряженно глядя на него.
- Мне надо ее видеть.
Она ушла, но тотчас вернулась.
- Может быть, вам Катерина Павловна нужна? - спросила она.
- Нет, - ответил он. - Мне нужна Елизавета Федоровна.
Она ввела его в небольшую комнату, выходившую окнами в сад. У Безайса началось сердцебиение, и он жестоко ругал себя за такую подлую трусость. Это была ее комната, все было строго и просто, точно здесь жил мужчина. У окна стоял небольшой, закапанный чернилами стол, рядом - узкая железная кровать, покрытая стеганым одеялом. Особенно поразил Безайса беспорядок и разбросанные на полу окурки. На столе стояла лампа с обгоревшим бумажным абажуром и валялись растрепанные книги. "Аналитическая геометрия", - прочел он на раскрытой странице. С полки скалил зубы медный китайский божок.
Позади скрипнула дверь. Безайс вобрал голову в плечи и медленно повернулся. Перед ним стояла Лиза.
Безайс думал, что она очень красива, и теперь был немного удивлен. Это была невысокая смуглая девушка, черноволосая, с живыми глазами. Она была хорошенькая, но Безайс встречал многих лучше ее.
Она остановилась в дверях и вопросительно смотрела на Безайса.
- Здравствуйте, - сказала она.
Матвеев сказал правду - глаза у нее действительно были очень красивые.
Безайс порывисто встал.
- Здравствуйте. Я к вам по делу. Ваш... это самое... знакомый... вы его, конечно, помните...
Она подошла к нему, слегка щуря глаза.
- Простите, как ваша фамилия?
- Это пустяки. А впрочем, моя фамилия Безайс.
Ему хотелось скорей свалить с себя это дело, прибежать домой и валяться в носках на кровати, не думая ни о чем.
- Он послал меня и очень извиняется, что не может прийти сам. Вам придется зайти к нему, но это близко, не беспокойтесь. Если хотите, я могу вас проводить сейчас. Если, конечно, вы ничем не заняты.
Она подошла к стулу, на котором лежали какая-то материя, бумага, спички, и стала складывать все это прямо на пол.
- Ваша фамилия - как вы сказали?
- Безайс. Я пришел к вам от Матвеева, моего товарища.
- Матвеев здесь? - спросила она живо.
- Да, здесь.
- Отчего же он не пришел сам?
Он помолчал, собираясь сказать самое важное. Но она вдруг подошла к двери и открыла ее. Безайс мельком увидел впустившую его женщину. Она стояла, прислонившись к косяку.
- Мама, - сказала Лиза, - уходи сейчас же! Ну?
- Так вы товарищ Матвеева? - продолжала она, закрывая дверь и улыбаясь. - А отчего он сам не пришел?
- Он нездоров. Хотя, вернее сказать, даже ранен.
Она широко раскрыла глаза.
- Ранен?
Безайс тоже встал.
- Но не надо волноваться, рана не серьезная, - начал он, торопясь. - Он уже почти здоров, честное слово! Но самое главное - не надо волноваться. Это же глупо - волноваться, когда он почти здоров.
Она смотрела на него ошеломленная, точно ничего не понимая.
- Куда его ранили? - спросила она.
- В ногу, - ответил Безайс. - Ему страшно повезло, это такая рана, от которой легко поправиться. Возьмите себя в руки и не расстраивайтесь. До свадьбы заживет, - прибавил он с глупым смехом.
Все остальное тянулось, как кошмар. Он начал рассказывать ей и несколько раз собирался сказать прямо, что Матвееву отрезали ногу, но всякий раз хватался за какой-нибудь предлог и рассказывал о другом - о Жуканове, о Майбе, о дороге. Она слушала, молча глядя ему прямо в глаза, и Безайс смущался от этого взгляда, точно он лгал. Наконец он измучился от звука собственного голоса. Тогда он замолчал, думая несколько минут, и сказал:
- Ему отрезали ногу ниже колена.
Она вскочила, как от удара.
- Отрезали? - крикнула она со всхлипыванием.
- Да, - сказал Безайс, - отрезали. Ниже колена.
- Ниже колена?
Безайс поднял голову. На ее лице был ужас. Она не замечала, как у нее дрожат губы. Некоторое время они стояли молча, тяжело дыша.
- И теперь он... на одной ноге?
- На одной.
- А как же он ходит?
- На костылях.
Никогда в жизни он не чувствовал себя так скверно. Она схватила его за руку и стиснула до боли.
- Это он послал тебя?
- Он. Ему хочется, чтобы вы пришли к нему.
- Но как же это вышло? Неужели ничего нельзя было сделать? Ты все время был с ним?
- Конечно, все время.
- И ничем нельзя было помочь?
Это было прямое обвинение. Безайса охватила мгновенная ярость. Он вырвал свою руку.
- Началось нагноение, доктор сказал, что без операции он умрет.
Она села на стул: сверху Безайс видел ее волосы, разделенные прямым пробором.
- Как это глупо, - сказала она, сжав руки и покачиваясь всем телом. Именно его! Ведь вас было трое?
- Да.
- Ну, а сейчас? Он встает?
- Даже ходит немного.
Она помолчала, что-то вспоминая.
- Он совершенно беспомощный?
- Нет, конечно. Недавно он сам оделся.
Безайс сидел, ожидая чего-то самого тяжелого. Он обвел глазами комнату, потрогал себя за ухо и встал.
- Я пойду, пожалуй, - сказал он, не глядя на нее и вертя шапку в руках. - Вот теперь я вам сказал все.
Он вышел в коридор, натолкнувшись в темноте на впустившую его женщину, ощупью отыскал дверь, но потом вернулся снова. Она сидела, прижавшись грудью к столу.
- Я забыл дать вам его адрес, - сказал он. - Вы придете сегодня к нему?
- Я приду завтра.
Он вышел на улицу и пошел прямо, пока не заметил, что идет в обратную сторону. Тогда он вернулся, прибежал домой и сказал Матвееву: "Завтра она придет", - потом ушел к себе, лег в носках на кровать и долго курил. Он как-то не выяснил своего отношения к этой истории, и в его голове был полный беспорядок. Черт знает, что хорошо и что плохо.
Он думал о Матвееве, о Лизе, о самом себе, и было совершенно непонятно, чем все это кончится. Одно было ясно - девушки, как Лиза, встречаются не каждый день.
ОНА ПЛАКАЛА
На другой день Матвеев поднялся и, бодро стуча костылями, отправился просить у Дмитрия Петровича бритву. Кое-как он побрился и, сидя перед зеркалом, с удовлетворением рассматривал свою работу.
Насвистывая, он вернулся к себе в комнату, критически ее оглядел и остался недоволен расстановкой стульев. С полчаса он возился, громыхая стульями и поправляя оборки на занавеске, но потом устал и сел, тяжело дыша. Он был в хорошем настроении, и весь мир улыбался ему. Отдохнув, он пришел в столовую и стал учить мальчиков играть на гребенке с папиросной бумагой. Но потом пришла Александра Васильевна, гребенку отобрала и загнала Матвеева обратно в его комнату.
Пробил час, а Лизы все еще не было. Время текло медленно, и он не знал, куда его девать. Безайса, по обыкновению, дома не было. Александра Васильевна принесла завтрак, и пока он ел, она стояла у дверей и расспрашивала, - есть ли у него мать, сколько ей лет и правда ли, что большевики и коммунисты - это почти одно и то же. Она жаловалась на то, что Варя хочет остричь волосы. Она считала это глупостью и удивлялась, кому может нравиться безволосая женщина.
Но Лиза все еще не приходила. Когда большие хриплые часы в столовой пробили три часа, Матвеев начал беспокоиться. Он взял костыли и отправился бродить по дому, с тоской и недоумением спрашивая себя, что могло ее задержать. Он снова ушел в свою комнату. Там он сидел до вечера, и с каждым ударом часов в нем росла уверенность, что она уже не придет. Ноющая, точно зубная боль, тоска поднималась в нем, он начал думать, что с ней случилось какое-то несчастье. Эта мысль была невыносима, и, когда пришла Варя, ему хотелось сломать что-нибудь.
Она села рядом и начала говорить, что он должен больше есть, чтобы пополнеть.
- Ты скажи, - говорила она, - что тебе больше нравится. Суп всегда остается в тарелке. Хочешь, завтра сделаем пирог с курицей. Мама очень хорошо его делает.
Это было самое неподходящее время для разговора о пироге с курицей.
- Не хочу, - сказал он.
Он искоса взглянул на нее и заметил, что она завилась. Лизу, может быть, арестовали, - и эти легкомысленные белокурые кудри оскорбили его.
- Давай говорить о другом, - сказал он сухо. - Ты что-нибудь хотела спросить? Ты вечно о кухне разговариваешь, будто на свете больше нет ничего.
- Нет, это я только так. А я действительно хотела спросить тебя об одной вещи. Я думала об этом весь день: когда будет мировая революция?
- В среду, - ответил он сердито.
За последнее время в ней появилась черта, которая его бесконечно раздражала. Она старалась говорить об умных вещах: о партии, о цивилизации, о древней Греции. Это было беспомощно и смешно.
- Не старайся казаться умней, чем ты есть на самом деле, - сказал он, помолчав. - Это режет ухо. У тебя нет чувства меры, и ты слишком уже напираешь на разные умные вещи. Держи их про себя.
Он старался не глядеть на нее.
- Это просто флирт... Говори об этом с Безайсом, он будет очень доволен. Но даже и флиртовать можно было бы не так тяжеловесно.
