пятачке у широких ворот из деревянных балок, за которыми открывался просторный двор, засыпанный гравием. Уединенную тишину конюшен нарушало лишь отрывистое ржание с дальней стороны двора. Я направилась к одноэтажному, сложенному из старого камня зданию с денниками, перед которым располагались огороженные площадки с утрамбованным белым песком. На одной из них переминалась с ноги на ногу вороная лошадь с неистово переливающейся шерстью. Ее черные внимательные глаза были обращены к полям, прохладным ковром лежавшим за ровно подстриженной изгородью. Редкие неторопливые движения были наполнены такой грацией, что я остановилась, не в силах отвести взгляда от длинных волн гривы, ног, состоявших из одних только мышц, горделивой осанки. Хвост лошади, шелковистый и заботливо расчесанный, ниспадал каскадом, как мягкий хлыст, распущенный на тончайшие волокна. Редкие вспышки пара вырывались из тонких ноздрей, вокруг морды блестели прозрачные капли измороси. Словно под гипнозом я протянула руку, желая прикоснуться к шелковистой скуле, когда вкрадчивый голос позади заставил меня замереть.
– Не вздумай.
Я обернулась. Это была Соня, уже одетая для выездки – светлые бриджи, приталенный пиджачок, черная жокейка с ремешком под подбородком, короткий хлыст под мышкой.
– Это не лучшая идея, поверь. – Соня подмигнула. – Если она дернет головой, то повредит морду об ограждение. Ты не представляешь, во сколько может обойтись одна такая царапина.
– Прости, я не подумала, – сказала я, отступив на шаг.
– Английская чистокровная. Трудно представить кого-то более пропорционального, не правда ли? – Она с любовью окинула взглядом животное. – Чтобы получить породу такой чистоты, заводчикам потребовалось не одно столетие, но когда знаешь, чего хочешь достигнуть, время не проблема.
– Чего же они хотели?
– Совершенства, разумеется. – Она пожала плечами. – У чистокровных пород сердце и легкие больше, чем у любой другой лошади. Они особенные, потому что способны выдержать то, от чего другие умрут. В этом их сила и слабость. Когда осознаешь, на что способен, можно не рассчитать силы. Поэтому они нуждаются в нас, хоть и не подозревают об этом, – в людях, которые могут обуздать эту силу, направить ее. – Соня заткнула за пояс хлыст и подошла ближе. Лошадь потянулась мордой вперед.
– По-моему, она ждет лакомства.
– Лакомства? Кажется, кто-то провел детство в Home of rest [28], – с насмешкой в голосе произнесла Соня. – Ее имя Эсмеральда. Но мы зовем ее Эсме. Ей четыре года. Это редкая масть, мы долго охотились за ней, отец отвалил целое состояние только за возможность принять участие в торгах и чуть не упустил ее, но теперь она наша. Многие заводчики мечтают получить жеребенка из этого прекрасного брюха. – Она протянула руку через ограду и коснулась живота Эсмеральды. – В следующем году мы будем сводить ее с жеребцом-производителем из Эссекса, думаю, если все пройдет гладко, мы получим прекрасный экземпляр.
– В ней чувствуется характер. Если открыть ворота, наверняка умчалась бы отсюда как ветер.
Соня строго взглянула на меня.
– И через неделю ее копыта бы растрескались, шерсть повисла клочьями, а сухожилия лопнули бы от перенапряжения. Она прекрасна ровно до той поры, пока находится в неволе. Природа губительна для деликатных созданий, подобных этому, и она точно так же побеждает их, как и человек, только делает это в более уродливой форме и гораздо быстрее. Вскоре эта красавица превратилась бы в посмешище, и ты не удостоила бы ее своим взглядом. Дикари никому не интересны. – Она задумчиво улыбнулась. – Но мне кажется, Эсме догадывается об этом. Я уверена, что она из тех, кто знает себе цену. Поистине – выведенная в совершенстве [29].
– Кажется, ты действительно любишь то, чем занимаешься.
– Обычно я никому не позволяю присутствовать при подготовке Эсме, но ты – особый случай. Ты близкая подруга Фрейи, а когда-то это была ее любимая лошадь. Она приходила иногда только лишь полюбоваться на нее, хоть и понимала, что никогда не сможет оседлать.
– Почему?
– Это позволено только мне. – Соня весело прищелкнула языком, кажется, сегодня у нее было отличное настроение. – Ну и объездчикам, конечно. Постой здесь, я надену седло.
Соня отворила калитку и подошла к Эсмеральде. Взяв лошадь под уздцы, она повела ее в конюшню, и обе фигуры скрылись в темноте прохода. Через несколько минут я услышала, как Соня крикнула мне, чтобы я обошла здание. Пройдя по утоптанному газону с мягкой травой, я вышла на просторную поляну, в центре которой располагался тренировочный полигон. Часть площадки была засыпана песком, пара десятков разнокалиберных препятствий для отработки прыжков установлены по периметру. В самом центре – нечто, напоминающее арену с сотней остроконечных следов на песке, задняя часть площадки была оснащена внушительного вида зеркалом длиной не меньше пяти метров.
Эсмеральду уже снарядили для выездки. На ее спине виднелось изящно отделанное седло и упряжь, на мой неопытный взгляд, стоившие целое состояние.
– Мне нужно тренироваться каждый день, скоро Бадминтон [30]. Ты не представляешь, как много значит для отца это состязание.
– Ты много стараешься.
– Много – означает то же, что и недостаточно. Четыре буквы, которым ты должен соответствовать, и если не способен понять истинный смысл каждой, то лучше не садиться в седло.
– Четыре буквы?
– ПДТЭ. Послушание. Дисциплина. Точность. Элегантность. В таких выступлениях лошадь и наездник – единое целое, ошибка одного ведет к провалу обоих. Представь себе лошадь, у которой на спине вырос всадник. Вот так это должно выглядеть. Если ты смотришься как наездник, ты уже провалился. Если кто-то заметит, как командуешь лошадью, – провалился. Если лошадь возьмет над тобой верх, можешь забыть о победе. Твои мышцы – ее мышцы. Ее сердце бьется в твоей груди, твоя кровь течет в ее венах. Ты когда-нибудь чувствовала чужое сердце в своей груди?
Я промолчала. Она сочла это за согласие.
– Тогда ты знаешь, как это мучительно и в то же время прекрасно. Растворение в другом похоже на обретение нового тела взамен старого, это своего рода перерождение. Выступление на скачках – возможность умереть на несколько минут и возродиться в чужом теле. – Она помедлила и добавила: – Ну либо просто умереть.
– Хочется верить, что нет.
– Сегодня будем закреплять пиаффе, – переключившись, крикнула мне Соня и, вставив ногу в стремя, вспорхнула в седло, словно не имела никакого веса. – Старайся не подходить слишком близко.
Я кивнула и отошла на несколько шагов, только для того, чтобы в полной мере осознать, как удивительно гармонично и легко Соня смотрелась в седле и какой скрытой силой она обладала. Сама я ездила верхом всего пару раз за всю жизнь, предпочитая железного коня настоящему – за уверенность посадки и надежность. Лошади в моих глазах были совершенно непредсказуемы, но, глядя на Соню, я понимала, что уверенная рука, сноровка и годы тренировок способны свести любые риски к минимуму. Соня пустила лошадь легкой рысью, чтобы у той разогрелись мышцы, а я провожала взглядом слившиеся в одну фигуры, двигавшиеся по кругу. Влажные брызги песка летели прочь из-под копыт при каждом касании, и казалось, Соня слилась с лошадью, а на смену привычной жеманности и кокетливости вдруг пришла удивительная собранность. Она читалась в повороте головы, гордой осанке, в перчатке, обтягивающей ее тонкую кисть и державшей длинный хлыст.
– Что такое пиаффе? – крикнула я, шагая то вперед, то назад и отходя на безопасное расстояние всякий раз при приближении лошади, наблюдая, как слаженно двигается пара наездницы и животного.
– Увидишь, – крикнула
