красивые глаза. Выходит, ты, Юля, влипла по-крупному. Что делать, к кому бежать? Рассказать папе – да ни за что! После Маруськиного побега он стал другим человеком, к тому же болячки стали цепляться одна за другой. Участковый доктор, как грустно шутила Ася, теперь член семьи.
Да и какая от отца помощь? Кроме расстройства и тревоги у него этот рассказ ничего не вызовет. Ася? Смешно! Связей у нее нет, с этой публикой она не знакома, только начнет психовать, а ей хватает проблем с папой.
Про Клару и говорить нечего. Ей, бедной, и так лихо. А как услышит, что это из-за нее! Хотя именно Клара могла бы дать умный совет.
И Маруська, сестра, не подходит – та далеко, у нее другая жизнь, да и чем она может помочь?
Сообразила позвонить Митьке Делягину, Ванькиному одногруппнику.
– Не по телефону, – коротко и раздраженно бросил Митька, – через полчаса на Страстном. Успеваешь?
– Ну ей-богу, Мить, просто смешно! Почему не по телефону? Ты думаешь, меня уже слушают?
Митька нажал отбой. Параноик.
Через полчаса Юля сидела на скамейке на Страстном бульваре. Митька, как всегда, опаздывал. Подошел, как шпион на явке: воротник поднят, на лоб надвинута кепочка. Перед тем как присесть, оглянулся. Юля не смогла сдержать усмешки.
Рассказ Митьки был коротким – брат-подполковник любит брата-разгильдяя, хоть и не признает его свободных взглядов. Осуждает его компанию и свободолюбивых дружков. Пугает как может, но все от любви, боится, что Ванька влипнет. Сам вынес диссидентскую литературу из квартиры младшего – типа спас. Пытался заставить поступать куда надо, а не на вольнодумный журфак.
Братья разные, как два полюса, хоть и росли в одной семье, но, по сути, они двоюродные. Ваньку усыновили, его родители погибли в автокатастрофе. К слову, папаша его тоже был из органов. Но Ванька другой. Вырос в семье чужаком и изгоем и на журфак пошел в знак протеста. С виду он тихий, но человек нормальный, все понимает.
– Раньше разговоров при нем не вели, все-таки семья, ты понимаешь, – рассказывал Митька. – Но потом поняли, что Ванька нормальный, почти свой, только робкий, закомплексованный. А братец этот вроде мужик неплохой, хотя я не верю! Нет там хороших, все одно карательная машина. И до полкана дослужиться непросто. А сам он, этот братец Гена, Геннадий Петрович, какой-то несчастный – то ли жена – алкоголичка, то ли с ребенком что-то. Точно не помню, но, если надо, спрошу у Рыжего.
– Лучше спроси, что мне делать, если он снова позвонит. Послать мягким текстом? Или? Мить, я правда нервничаю! А вдруг ему от меня что-то надо?
Митька выбросил сигарету, хрипло закашлялся и рассмеялся:
– Ага, секретные сведения! Ты же у нас кто? Химик или физик? И где ты работаешь? В секретной лаборатории? И что вы там, извиняюсь, химичите?
Юля грустно усмехнулась:
– Ну да, как у Хазанова: теперь я секретный физик. Слушай, – она помолчала, – а если он хочет меня завербовать? Сам знаешь, это им раз плюнуть.
– А для чего, Юль? Чтобы забросить во вражескую страну?
– Ты дурак, – смутилась Юля. – Для чего вербуют молодых симпатичных женщин, подумай. Для связей с иностранцами или стучать на своих. А это еще хуже, чем спать по наводке. Ой, Митька, боюсь, он теперь от меня не отвяжется, чует мое сердце – влипла я по-серьезному. Одно утешает – тетке лучше. Лекарство и правда волшебное – представь, она поднялась! Ходит по квартире, аппетит появился. За тетку я ему благодарна. Но и боюсь жутко, спать перестала.
Митька позвонил на следующий день и сообщил, что Ванька вроде в Польше на горном курорте, на лыжах катается. И, кажется, вместе с брательником, они всегда туда ездят вместе.
Эта информация успокоила Юлю: катается на лыжах, любит брата, больной ребенок, проблемная жена. Обычная жизнь обычного человека. Она немного успокоилась и постаралась забыть эту историю. И что она напридумывала, чего испугалась? Ну да, слово «контора» вводит обычных людей в ступор.
А вскоре закрутились дела, и Юлька забыла о новом знакомце. К тому же звонков больше не было, и она окончательно успокоилась.
Разговор с Кларой случился в один из выходных, перед сном, когда Юлька, накормив ее, укладывала в постель и давала таблетки.
Было видно, что Клара нервничает.
– Сядь, – попросила она Юлю, – сядь и послушай меня.
Клара начала говорить – с трудом, волнуясь и сбиваясь. Она знает диагноз и понимает, что, несмотря на чудо-уколы и заграничные препараты, это лишь временное облегчение и улучшение, конец уже недалек. Юлины возражения она решительно оборвала:
– Поэтому мне надо тебя прописать. Да, сюда, в эту квартиру, чтобы она досталась тебе. Тогда я смогу уйти спокойно. Но, как оказалось, сделать это безумно сложно, почти невозможно. Выйти замуж я за тебя не могу. Впрочем, как и ты за меня, – усмехнулась Клара. – Ты мне не родственница, даже не дальняя, да и прописать можно только родню первой и второй очереди, детей, внуков, родителей. Я узнавала, звонила юристам, знакомым, куда только не звонила! Все мимо. – Клара замолчала, попросила воды. – Что делать дальше, я не знаю, – честно призналась она. – Свои возможности я исчерпала. Теперь думай ты, девочка. Ты моложе, у тебя другие советчики. Но надо придумать, Юля. Найти какой-то выход. Я уверена – он есть, его не может не быть! Иначе – сама понимаешь. А как жалко квартиру, а, Юль? И вообще – если бы ты знала, как для меня это важно!
– Спасибо, – тихо сказала Юля, – но ты, Кларуся, живи. Да и что я могу сделать? Ничего. Давай оставим эту тему. Бесполезно. Законы мы не изменим. – Юля укрыла ее одеялом, чмокнула в щеку, погладила по руке.
Клара ее руку удержала:
– И все-таки постарайся! Узнать постарайся – может быть, есть какая-то лазейка? В нашей стране всегда есть лазейки.
Юля пообещала, но знала: ничего она не станет делать, бессмысленных действий Юля не любила.
Через два месяца Клара ослабла. Их предупреждали, что улучшение будет временным и недолгим. Снова пропал аппетит, но главное – желание жить. Клара отказывалась вставать, причесываться, чистить зубы. Лежала, уткнувшись в подушку, и молчала. Только спрашивала, не узнала ли Юля что-нибудь про квартиру.
Юля честно отвечала, что была в юридической консультации и получила однозначный ответ – без вариантов.
Геннадий Петрович Кружняк возник в Юлиной жизни спустя три месяца после их последнего разговора. Она почти забыла о нем, и, услышав его голос в трубке, опешила и растерялась.
После дежурных вопросов о здоровье тетушки, настроении и обсуждения погоды он предложил увидеться.
– А
