работы? Кто же там позаботится о тебе?
– Я найду там, на месте, Людмила Васильевна! – Аня заволновалась. Ей отчего-то было стыдно от такой непродуманности. – У меня там нет никакой работы, ни друзей, ни знакомых, ни родственников. Но это большой город – работа должна быть. Да я за любое дело возьмусь! – И она, увидев укоризненный взгляд, уточнила с красным лицом: – Я про нормальную работу! Да хоть уборщицей, вот! Вообще, я думала попробовать устроиться в книжный магазин.
– Там же не платят, Анечка… – продолжала удивляться начальница.
– Ну и ничего, мне-то много и не нужно. На себя в любом случае хватит. Да я и гречку могу есть месяцами! А еще у меня сбережения есть – я скопила целых двадцать тысяч!
Людмила Васильевна вздохнула еще печальнее: для большого города названная сумма была совсем незначительной. Она не стала ни уговаривать, ни упрекать, только молчала некоторое время, сцепив пальцы под подбородком. Пока Аня стояла вся пунцовая, чувствуя стыд за то, что ее взяли на такую приличную для их городка работу, а она так «отблагодарила» свою начальницу за проявленное добро, сама начальница хмурила брови. В этом красивом кабинете тихо щелкал кондиционер, которого не водилось в других помещениях, и оттого Аня ненадолго зябко передернула плечами, непривыкшая к его свежести.
Наконец Людмила Васильевна ответила:
– Хорошо, Анечка, будь по-твоему. Но мне нужно найти на твое место человека, которому ты должна будешь передать дела. – Видя, как девушка закивала, она продолжила: – Через две недели, как найду, можешь быть свободна.
– Спасибо вам, Людмила Васильевна! Спасибо!
Начальница еще будто что-то хотела сказать: то ли дать наставление, то ли попытаться вразумить молодую девушку, что большой город полон опасностей, – но вовремя остановила себя. Ну а Аня, все еще чувствуя смущение из-за своего поступка, но вместе с тем странно крепнущую уверенность, вернулась в кабинет. Там она не обратила внимания ни на недовольную Марию Петровну, которая ела свою шаверму и обмахивалась тетрадкой, ни на других женщин. Все на нее глядели с любопытствующим удивлением.
Ну а Аня не глядела ни на кого – она в каком-то состоянии жара, чувствуя, как прихлынула к лицу кровь, взволнованно регистрировала договора. Ушла она домой не в девятнадцать, а в восемнадцать, как и полагалось, чем поразила всех остальных. Впрочем, за день Мария Петровна успела сбегать на своих каблуках к начальнице, чтобы все выведать, поэтому всеобщее удивление вскорости сменилось смесью насмешки и презрения. Стоило Ане выйти, как кабинет взрывался разговорами. Теперь героиней сплетен стала не несчастная Валька, которая посмела развестись с мужем, а она, Аня – скромница Аня, тихая мышка.
Дома новость восприняли с еще большим удивлением. Больше всего удивлялась мама, которая очень переживала за свою дочь и даже, позвав в отдельную комнату, попыталась отговорить ее. Но на Аню не действовали ни убеждения, ни уговоры. Нет, она, конечно, краснела, и ей отчего-то было стыдно за весь этот переполох, который случился по ее вине. Но ей казалось, что если она отступится, то турецкий халат, купленный на рынке, тут же схватит ее и обовьет змеей – и Аня никогда не сможет изменить свою жизнь. Все свои годы она проведет на небольшом диване в небольшой комнатке. Так и будет бояться жизни, теша себя иллюзиями, мечтами и угасая, как некогда угас Илья Обломов.
– Пусть едет, – одобрительно басил отец. – Справится! Прекращай уговаривать, жена! Семьи у Аньки нашей нет, а характер и мозги есть!
– А жить где? – взывала мать.
– Комнату сниму с кем-нибудь, – говорила Аня, радуясь, что отец занял ее сторону.
– С кем же, доченька? – не могла успокоиться мама. – Ты там никого не знаешь! Может, поговоришь завтра с Людмилой? Она не будет искать тебе замену. А через пару лет повысили бы! Да что же это такое… Тут крыша над головой, родственники, все поддержат, а там что – за все платить надо! Люди в большом городе злые! А если случится что?!
Но материнские причитания были прерваны грохотом отцовского кулака по столу. А еще через две недели отец самолично отвез дочь со старенькой дорожной сумкой в стоящий неподалеку большой город, где весь день они провозились с поиском комнаты. Из-под хмурых бровей отец зыркал на всех хозяев, оценивал, в душе опасаясь за свою Аню, но не сказал ни слова, все понимая. Изредка он посматривал и на выглядывающую из сумочного сетчатого кармана зеленую книгу, на которой развалился в халате на диване мягко улыбающийся мужчина – Обломов.
* * *
Спустя 10 лет.
Бывают такие улицы, которые называются Книжными, хотя кроме газет и садоводческих журналов там больше ничего не водится. Зато книги точно должны водиться на книжных ярмарках. Поэтому всякой жаждущей познания душе стоит устремиться именно сюда. Здесь все дышит жизнью, и движущиеся в непрерывных потоках люди то и дело с улыбками переговариваются, останавливаясь у стендов. Здесь раскидываются пестрые шатры, заманивающие вывесками и более – книгами. Здесь деловитые мужчины могут жарко обсуждать творчество классика, пока поодаль, тут же, не заходя за угол, молодежь завороженно листает цветастые комиксы про супергероев.
Аня стояла у одного из шатров. От нее только что отошел представитель немецкого издательства, с которым она договорилась встретиться через месяц уже на Франкфуртской книжной выставке. А после, проводив мужчину взглядом, Аня начала оглядываться. Везде ей попадались знакомые лица, и всем она кивала и улыбалась – издательский мир тесен, но теперь это ее мир. В издательстве она работала уже больше восьми лет, став тем человеком, который выпускает книги. Пока Аня оглядывалась, неподалеку проходили бурные обсуждения. Придирчивая покупательница дотошно интересовалась у девушек за прилавками, показывая на яркую обложку:
– Это я уже читала! Что у вас есть еще из современных авторов про любовь к жизни? Что-нибудь воодушевляющее!
Подойдя ближе, Аня подслушала разговор и, видя, что покупательница весьма избирательна, заметила:
– Тогда классику почитайте.
– Классика!.. – Покупательница повернулась к ней, оттопыривая губу. – Она уже давно не актуальна, в наше-то время компьютеров и телефонов. Времена меняются!
– Времена меняются, а вот люди остаются такими же, – сказала Аня. – Классика – она про что? Она про человеческие нравы, а они одинаковы и во времена Гомера, и во времена Пушкина, и в наше время. Если хотите знать мое мнение, раз вам не интересна выкладка наших современных авторов – почитайте именно классику. Например, «Обломова». Это как раз про любовь к жизни и про страх жить.
– «Обломов»? – удивилась покупательница.
– Он самый, Гончарова. – И Аня тепло улыбнулась, будто речь зашла о ее хорошем друге. – Видите, изумрудная обложка с края стола?
– Как же это про любовь к жизни? – выгнула бровь покупательница, похожая на галку. – Всякому известно, что такое обломовщина. Это про лень… Но чтобы так… Нет, не слышала! Вы ничего не путаете?
– Знаете, – продолжала мягко улыбаться Аня. – Самое чудесное в книге – это то, что она зачастую говорит на одном с читателем языке. Каждый видит в ней то, что ему близко, поэтому одна и та же книга для одного может быть о лени, для другого – о чувстве жизни, для третьего – о проблеме мещанства. А иногда может случиться даже такое, что человек увидит в книге решение своих же проблем чужими глазами, увидит свою душу, как в отражении зеркала. Поэтому почитайте «Обломова», а там уже что обнаружите, то и ваше…
Когда заинтригованная покупательница ушла, держа в руках развалившегося на диване и мягко улыбающегося Обломова, Аня еще некоторое время глядела ей вслед. Глядели вслед ей и девушки за прилавком, наклонившись над книжной выкладкой, которая пестрела радугой.
– Что вы, Анна Викторовна, – спросила одна, худенькая, с красивыми голубыми глазами. – Завтра на выставке не будете с нами?
– Не буду, девочки.
– А куда вы? – спросила вторая. – В офис, что ли?
– Нет, съезжу к родителям в родной поселок, – улыбнулась Аня. – У мамы завтра юбилей. Знаете, книги книгами, но они не должны быть для жизни непроницаемым заслоном. Так что поутру вместе с мужем отправимся в путь… – И она тихо добавила, скорее уже самой себе: – Главное – не забыть купить вкусный зефир.
– А когда вернетесь?
– В понедельник. Куда же я
