от вас всех? – И Аня с любовью оглядела не только своих помощниц, но и лежащие перед ней книги, и красивый стенд, и павильон, и, кажется, всю книжную выставку, частью которой она была и которая также была частью ее. И, мягко улыбаясь от приятного чувства полноты жизни, Аня вздохнула и вспомнила лежащего на диване Илью Обломова с мыслью, что надо бы перечитать книгу. Интересно, что в этот раз она в ней найдет?
Она приходила сюда пару раз в неделю: как только дочитывала книгу. Сегодня был четверг. Девушка в ситцевом голубом платье прижимала увесистый том к груди, торопливо поднимаясь по ступеням к прозрачным дверям магазина на углу.
Был это больше магазин или библиотека, она сомневалась. Иногда раздумывала об этом, но недолго. Здешние книги можно было читать, устроившись на одном из диванов между шкафами и стеллажами, брать домой, а полюбившиеся – выкупить насовсем. Этого было достаточно, чтобы не мучиться вопросами слишком долго, а просто радоваться обилию возможностей.
Звякнул дверной колокольчик, в рамах задребезжало стекло.
– С дороги.
Ее грубо оттолкнули. Девушка оглянулась, оторопело проводила взглядом удаляющуюся фигуру – высокую и темную, потерла ушибленное плечо. «Ну и ну», – подумала она, больше ничего не добавив. Голос грубияна был незнакомым, да и вряд ли кто из завсегдатаев магазинчика стал бы себя так вести. Она могла бы спросить о нем у лавочника, но старика почти никогда не было на месте: он скрывался в недрах своих пыльных владений так умело, будто за книжными полками можно было обнаружить целый лабиринт Минотавра.
Девушка взяла новенький приключенческий роман с поблескивающими узорами, забралась на диван. Утонув среди мягких подушек и быстрых строк, вскоре она позабыла о неприятной встрече.
В воскресенье он снова был здесь. На этот раз она заметила его издалека – высокого черноволосого юношу со злым лицом – и предусмотрительно стала держаться поодаль. Тот пробыл в лавке пару часов, каждую минуту не забывая обругивать перебираемые книги. Он нервно ощупывал полки, брал и отбрасывал тома обратно так, будто каждый нанес ему личное оскорбление. «Ну и ну», – подумала она. На ней были высокие черные джинсы и бежевый свитер крупной вязки.
В шесть часов она собрала вещи и поторопилась выскользнуть из лавки. Но когда ее догнали торопливые шаги, она даже не удивилась, чувствуя некоторую обреченность и на эту стычку, и на очередную грубость.
– Да сгинь ты. Уродина.
Это было уже действительно обидно. Девушка поджала губы, нахмурилась и отступила от выхода, пропуская вперед того, кто торопится настолько сильно, что не погнушался переходом на личности. На оскорбления отвечать она умела плохо. Хватать ртом воздух и глотать обиды, пережидая жжение в груди, – это да. А отвечать – нет. Да и что тут ответишь?
Так продолжалось месяц за месяцем. Девушка носила то длинные шуршащие юбки, перехваченные поясом, то бриджи и высокие, похожие на конные, сапоги. На ней свитера сменялись футболками, ажурными блузками, даже странными асимметричными вещами, которым и название-то не подберешь. Она приносила с собой чашку кофе в картонном стаканчике или брала у лавочника стеклянный чайник и заваривала что-нибудь волшебное: пахло то летним вечером, то зимним трескучим морозом, то молоком, то ягодами.
Он приходил всегда в черном, всегда один и в руках ничего не приносил и не уносил. Тот юноша со злым лицом. Кроме постоянной злости, девушка обратила внимание на то, что его лицо было бледным, почти белым, мраморно-ровным. Рассмотрела твердый острый подбородок, а еще – пугающе черные глаза. На нее он глянул раз, может быть два, но этого хватило, чтобы заметить. Она вздрогнула и постаралась взглядом с ним не встречаться: мурашки пообещали в следующий раз непременно порвать колготки, если рискнет повторить.
Она смотрела, как он цедил что-то неразборчивое и едва ли доброе сквозь стиснутые зубы, как ходили желваки на его челюсти, как беспардонно, без симпатии или даже уважения он мучает книги, то кидаясь к новинкам, то перебирая самые верхние полки с древностями. Сложнее всего было понять даже не причину, по которой лавочник позволяет ему здесь оставаться, а то, почему юноша вообще сюда возвращается. Удовольствия он явно не получал.
«А может быть, – подумалось вдруг ей, – он приходит еще чаще меня?»
Действительно, каждый раз, стоило ей прийти в лавку, юноша оказывался здесь или появлялся чуть позже. Она была недостаточно глупа, чтобы связывать его визиты с собственными, а посещала любимое место она не по расписанию. Значит, велика вероятность, что он заглядывает в лавку каждый божий день. Ну или через раз как минимум (сказать по правде, она больше склонялась к первой версии, потому что, приходи он через раз, они бы не пересеклись хотя бы единожды, а такого не случалось).
Странный юноша не занимал слишком много ее внимания, желания завести разговор тем паче не вызывал: и первое и второе впечатление он оставил прегадкое. Но с другими постоянными или случайными посетителями встречаться приходилось редко, а они в одном помещении проводили часы. Вот она и посматривала на него изредка. Аккуратно заложив между страниц ляссе, или выглянув в прогалину между раздвинутых книг, или проходя мимо бесшумным призраком, чтобы разлить себе и лавочнику чай. Вторая чашка, по обыкновению оставляемая на ресепшене, через некоторое время таинственным образом исчезала. Девушка улыбалась. «Не любит кипяток», – догадывалась она.
Сегодня юноша в черном решил дотянуться до полок, уходящих под бесконечный потолок. В помещении был «второй свет», и титанические шкафы требовали приставных лестниц, хотя девушка всерьез считала, что туда забраться безопасно можно разве что с лестницы пожарной машины.
На этот раз чужие ругательства перешли в вербальную форму, сосредоточиться на чтении стало сложно. Она посидела немного, вздохнула и подошла к коридору между пятнадцатым и шестнадцатым шкафами. «Так, всё», – воинственно думала она, собираясь с духом, чтобы отчитать нарушителя общественного порядка (ее собственного, если быть точной).
Весь грозный настрой улетучился, стоило ей увидеть развернувшуюся картину: разъяренный, взлохмаченный юноша стоял на самом верху приставной лестницы. А та оказалась не закреплена. Обеспокоенно вдохнув, девушка шагнула ближе и рискнула его окликнуть, чтобы предупредить:
– Эй.
Ничего, кроме этого «эй», ей в голову не пришло. Они не общались и не знали имен друг друга, не позовешь. Поприветствовать было бы глупо, в лавке они сидели уже довольно давно и были осведомлены о присутствии друг друга. Сказать «извини» тоже неуместно, ей-то извиняться не за что, это не она тут мародерствует и бранится.
Так что получилось «эй». Резкое, тонкое от напряженного голоса – как бьющееся стекло. В комплекте с привычкой тихо передвигаться это сыграло злую шутку. Юноша вздрогнул от неожиданности, покачнулся, нога его соскользнула со ступени. Попытавшись ухватиться за книги, он потащил за собой всю ветхую полку – и та с треском сорвалась с креплений, увлекаемая вбок, вслед за кренящейся лестницей.
– Осторожно! – это был не ее голос, его.
Она только вскрикнула.
Юноша упал с высоты. Вслед за ним летели щепки и книги. А он закрыл собой девушку, нависнув над ней, как тень. Они очнулись, когда все уже стихло.
– Ты зачем подкралась?
– У тебя синяк.
Заговорили они одновременно, едва отдышавшись. Она поджала губы и спохватилась первой:
– Я не подкрадывалась.
– Ты не можешь говорить, что не делала чего-то, когда явно сделала это. Не можешь отрицать факт.
– Факт в том, что у тебя синяк, – насупилась она, растерянная от внезапной защиты с той стороны, откуда уж никак не ждешь. Книгами бы ее здорово побило, если не пришибло бы полкой. – Ой, – вдруг испугалась девушка, – ты как вообще? Цел? Не сломал ничего?
– Вряд ли что-то, кроме шкафа. – Он поднялся, отряхиваясь.
Девушка подскочила сама, торопливо протянула руку, едва не коснувшись чужой ладони, но быстро спохватилась и вцепилась в край его рукава, потащив за собой. Он отчего-то не стал сопротивляться. Пошел следом, позволил усадить себя на диван
