из-за нее я и не стала бы возвращаться.
Беспокойство овладело лицом Новенькой Медсестры, рот растянулся в неловкой улыбке.
– Если я вернусь в Швецию, то не для того, чтобы разыскивать мать, но не смогу не разыскивать, раз она там. Встретив темноволосую женщину, буду вглядываться в ее лицо: не мама ли? И в конце концов начну ее разыскивать случайным образом. А я этого не хочу.
Новенькая Медсестра уже открыла рот, хотела что-то спросить, но я ее опередила.
– Да и вообще, если уж я отсюда выйду, то отправлюсь сначала в другие места – множество разных мест.
– А куда?
– В Париж, Нью-Йорк, Малайзию, Россию, Финляндию, Мексику, Австралию, Вьетнам. В таком порядке. А потом поеду еще куда-нибудь. И буду ездить, ездить, ездить, пока не умру.
– Почему в Россию?
– А почему нет?
– Я не могу путешествовать одна. Смелости не хватает.
– Да мне тоже.
Она посмотрела на меня – так пристально, испытующе, что я отвела глаза.
– Ленни, ты смелее всех, кого я знаю.
– Это почему?
– Просто смелее, и всё, – сказала она, и мгновенье осело между нами.
– Умирают не от смелости, а по случайности. Я не смелая, просто не умерла еще.
Новенькая Медсестра вытянула ноги, положила рядом с моими – получились шпалы. На этот раз носки у нее были одинаковые – розовые, с узором из кексиков. Я попыталась представить, какую жизнь она ведет за пределами больницы – ее дом, автомобиль, ящик для носков.
– И все равно ты смелая, – тихо сказала она.
– Вот поедешь в путешествие, тоже буду считать тебя смелой.
Она достала из кармана красную коробочку с изюмом, сняла обертку, просунула палец внутрь и закинула сморщенную изюминку в рот.
– Могу поспорить, русским ты понравишься.
Иногда я имею дело и с другими медсестрами, они приходят и уходят, у них есть имена и лица, но размытые. Их некрасные волосы – вопиющий конформизм, а привычка уделять мне не больше и не меньше внимания, чем всем остальным, просто выводит из себя. Они не перекусывают изюмом среди ночи, сидя на моей кровати. И, могу поспорить, не ходят в носках с кексиками, хоть я и не проверяла. Я их не виню, конечно, – мы узники, а они надзиратели, и, если чересчур с нами сблизятся, тогда может размыться грань между теми, кто в плену, и теми, кто свободен.
В общем, Новенькая Медсестра ушла, и уже другая принесла подборку кем-то отданных газет и журналов. Я сразу взялась за “Христианство сегодня” – поищу, что обсудить с отцом Артуром во время следующего моего визита. Основной заголовок обещал поведать мне о “Послании Христа на празднике урожая”. С обложки широко улыбались детишки, а перед ними стояли в ряд банки с консервами. Похоже было на Рождество, вот только вместо младенца Иисуса – жестянки с фасолью.
Интересно, отец Артур тоже заставит алтарь банками с фасолью? Или у него все пожертвования будут из больничной еды, и часовню наполнят пластиковые подносы с картофельной запеканкой не первой свежести, рисовым пудингом и “Форти-сипом” со вкусом апельсина? Хотя, если отец Артур надеется только на пожертвования посетителей часовни, там вообще еды не будет, кроме моей. Да, опять ему без меня не обойтись. Наведаюсь в часовню и предложу помочь с праздником урожая. Может, даже удастся согнать каких-нибудь детей для фотосессии с тунцом в собственном соку.
После моего недавнего общения с осьминогом кое-что усложнилось. Когда я спросила у медсестер, могу ли пойти в часовню, между ними состоялся разговор. С обеих сторон зазвучали слова “инфекция” и “иммунная система”. И мне велено было возвращаться в постель.
Сначала я не спорила. Час просидела на кровати – болтая ногами, думала о лиловом осьминоге и разглядывала обложку “Христианства сегодня”, – а потом поняла, что быть покладистой мне некогда. Времени почти не осталось, поэтому такой зуд в груди.
Я пошла к сестринскому столу. Там меня встретила Джеки с кислой миной.
– Ничего не хочу слышать, Ленни. Мы очень заняты.
– Чего ей надо? – Шэрон перекинула куртку через руку.
– Пойти в церковь, – ответила Джеки.
– Пф-ф! – Шэрон закатила глаза, взяла кружку, ланч-бокс и направилась к выходу. – До завтра, детка! – крикнула она Джеки, не оборачиваясь.
Шэрон ушла, и Джеки повернулась ко мне.
– Возвращайся в постель, Ленни.
– Но я умираю.
Джеки посмотрела мне в глаза.
– Я умираю, – повторила я, но она меня как будто не слышала.
День был в самом разгаре, и вокруг сновали люди – уборщики катили корзины с растрепанным постельным бельем в прачечную, вбегали посетители в очень уж многослойной для больничных тропиков одежде, старики расхаживали в коридорах.
– Я умираю, – сказала я громче.
Джеки на меня и не взглянула.
– Я уже объяснила: сегодня некому вести тебя в церковь. В этой палате еще пятнадцать человек, и всем нужен уход и присмотр. Так что не позорься и возвращайся в постель.
Вокруг рта у Джеки уже появились ранние морщины заядлой курильщицы, но под кожей, по-моему, был сплошной гранит – твердый камень, который никакой жар не расплавит, никакой свет не оживит. И если эту кожу содрать, можно выцарапать на нем свое имя.
Я могла бы вернуться в постель. Теоретически. Но на практике ноги отяжелели – сила, превосходящая мою собственную, не давала им сдвинуться с места. Что тут поделаешь? Мое тело решило стоять насмерть, и мне приходилось стоять с ним заодно. Мы одна команда. Временами.
– Обсудим это позже, – сказала Джеки.
На нас поглядывали все больше.
– Мне нужно увидеться с отцом Артуром.
Она осмотрелась в поисках подкрепления – проходящий мимо врач или другая медсестра сгодились бы.
– Не собираюсь больше это обсуждать. У меня много дел.
Она вернулась к таблице на своем компьютере. Щелкнула мышкой – перетащила, щелкнула – перетащила, а потом несколько раз быстро нажала “делит”. Ха! – подумала я. – Ошиблась!
Наверное, она надеялась, что, если долго не обращать на меня внимания, я отстану. Как оса. Но я никак не могла. Она еще пощелкала, поперетаскивала и хоть сидела, уставившись в монитор, боковым зрением следила за мной – я видела. И по-прежнему стояла на месте, раздумывая, не напоминаю ли розовой пижамой и светлыми волосами ребенка из фильма ужасов. Она щелкала мышкой, печатала, а я ждала.
Наконец Джеки посмотрела на меня. Теперь уже сверкая глазами.
– Знаешь что? Если сейчас же не отойдешь от стола, я вызову охрану.
– Не нужен мне ваш стол, мне нужно в часовню, к отцу Артуру.
– Говорю же: придется подождать.
– У меня нет времени!
Я зарычала от досады,
