взглядом. Потом — себя. Вздрогнула, как от озноба. Почему эти две одинокие, бездетные женщины стоят у постели ребенка? Разве им тут место? Надо будет завтра сказать Риме: гони ты нас обеих отсюда, да поскорей!
Когда Ратти вошла, голоса, глухо, как на берегу пруда, раздававшиеся в стенах гостиной, давно уже смолкли. Кеши сидел, погруженный в какую-то книгу. Рима, облокотившись на подушку, полулежала на ковре. Ратти присела рядом.
— Даял уже ушел?
— Да!
Рима почему-то вдруг показалась Ратти совсем маленькой.
— Урмула все время передразнивает выговор Даяла, вот он и сбежал… А то бы еще посидел, он ведь себя показать любит…
Кеши поднял голову:
— Эй, о чем сплетничаете?
— Так, ни о чем… Я вот весь вечер с вашей нянькой болтала… Послушай, Рима, что я хочу сказать: ты очень легко поддаешься ее влиянию, смотри — это опасно!..
Рима засмеялась:
— Не могу же я к ней относиться так же безразлично, как Кеши!
— Как ты хорошо сказала, Рима!
Поймав на себе ласковый взгляд Кеши, Рима серьезным тоном спросила:
— Ну как — еще выпьете или будем ужинать?
Кеши, встав с места, легонько взял Риму за плечо и снова усадил на ковер:
— Ты сама еще выпей!
Рима плутовато взглянула на него:
— А ты помнишь, что шампанское мне проспорил? Забыл ведь, а?
— Времени не было, Рима, а то бы я с удовольствием, ты знаешь…
Рима поднялась на ноги, чуть распустила пояс, потом плотно затянула его вокруг талии и вышла из комнаты.
Протянув руку за стаканом, Ратти пристально взглянула на Кеши.
— Ты что — устала сегодня?
— Нет. Совсем нет…
В голосе Ратти послышалось глухое раздражение. Кеши, отвернувшись, уставился в книгу. Нависло тяжелое молчание. Незримое присутствие чего-то гнетущего ощущалось в комнате… Ратти на минутку закрыла глаза, потом открыла — все было как прежде. Только вот эта минутка прошла…
— О чем ты думаешь?
Ратти ничего не ответила, даже глаз не подняла.
— Ратти!
Голос Кеши звучал как-то по-новому, незнакомо. Сцепив руки на груди, Ратти ответила неожиданно жестоко и бессердечно:
— Про что я думаю — тебе не понять. Ни тебе, ни ей.
Кеши проговорил спокойным, рассудительным тоном, как бы пытаясь довести до сознания Ратти каждое слово:
— Человек способен понять все, что лежит в пределах человеческого понимания. Все, что ему доступно. Нужно только одно — знать, в чем дело.
В глазах Ратти вспыхнул огонек — слабый отблеск проигранных битв. Бессильный, злой, но прекрасный. Сказала — будто камень через забор швырнула:
— Человек-то все способен понять — это ты верно…
И, пригвоздив Кеши к месту холодным, презрительным взглядом, закончила:
— Только он почему-то мало что хочет понять, если это не касается его собственной жизни.
Прежде чем Кеши успел что-либо возразить, Ратти уже не было в комнате.
На рассвете, в полусонном забытьи Ратти послышался какой-то шум. Низкие, приглушенные голоса доносились из-за дверей, туманными волнами плескались в предутренних сумерках.
Ратти приоткрыла глаза. Это было что-то очень важное, значительное — важнее прерванного сна, важнее сладкой дремоты, важнее даже Кеши и Римы… Куму! Мальчик мой!
Услышала голос Римы:
— Сейчас, Куму, сейчас придет мамочка…
Звонкий смех малыша в детской.
— Перестань сейчас же! Разве можно маму за волосы дергать? Иди, иди к папе…
— Ляг, ляг сюда, слышишь? Ну вот, вот так…
Что-то растаяло в груди Ратти при этих звуках. Встала, накинула халат, пригладила волосы. Легким шагом направилась к дверям. Шла так, словно там, за стеной, ей предстояла долгожданная встреча с жизнью. С ласковой, животворящей силой детской любви. Чуть слышно позвала:
— Куму!..
Ответила Рима:
— Иди сюда скорей, Ратти, он к тебе просится!
На мгновенье задержалась на пороге. Было страшно: а вдруг чудо, которого она так ждала, разобьется вдребезги, стоит ей только переступить этот порог?
Войдя в детскую, прежде всего увидела малыша — и только потом Кеши и Риму. Неясно, как сквозь толстый занавес, донесся голос Римы:
— Иди сюда, садись…
Ратти опустилась на мягкий зеленый ковер. Почувствовала вдруг, что ей хочется молиться за них за всех — возведя руки к небу, молиться за эти маленькие комочки жизни, ставшие такими близкими, родными.
Ласково пощекотала малыша:
— Ну что — каждое утро одно и то же, да?
Рима… Кеши… Одинаковое отчужденное выражение на свежих, чисто вымытых лицах: проход воспрещен!
— Ты что это сегодня поднялась спозаранку, Ратти?
— Какой-то шум услыхала, вот и проснулась…
Рима с упреком взглянула на Кеши:
— Видишь, я тебе говорила: что ни утро — он крик поднимает!
— Куму сегодня и не плакал вовсе.
Спокойный, ровный голос Кеши. Рима бросила на мужа недовольный взгляд. Ратти заметила это и попыталась встать с ковра.
— Да ты сядь, Ратти, сядь поудобней. Хочешь, подушку принесу?
В голосе Кеши звучали сердитые нотки. Ратти поднялась на ноги. Слабая улыбка появилась на ее губах, появилась и тотчас исчезла.
— Я пойду, полежу еще немного…
Уже за порогом услышала:
— Вы что, между собой какой-то пакт заключили? По крайней мере со стороны так кажется, ей-богу!
— Может, и заключили, Рима, да только уж не я с Ратти, а, скорее, вы обе друг с другом! Ведь вы с этой вашей непонятной философией всех в доме по рукам и ногам связали, никому шагу ступить не даете!
— Кеши!
Больше Ратти ничего не слыхала. Улеглась в постель и несколько минут смотрела в темноту, словно пытаясь разглядеть себя в невидимом зеркале. Потом отвернулась к стене и закрыла глаза.
Рима взяла лежавший на столе Кеши чек. Оглянулась на Ратти, весело рассмеялась:
— Люблю я у Кеши деньги брать!.. Понимаешь, он их так тебе дает, что ты и не замечаешь, дал он или не дал. Будто даже настаивает: трать, мол, побольше.
— Наверно, Кеши просто не хочет, чтобы ты замечала, Это, по-моему, большое счастье для вас обоих.
Рима ехидно усмехнулась.
— Знаешь, когда ты про него говоришь, кажется, будто это и не Кеши вовсе, а какой-то совсем другой человек!
Ратти слегка нахмурилась.
— Опять не так сказала, да?
Рима ощупала лицо Ратти долгим пристальным взглядом. Потом покачала головой.
— Да нет, дело не в этом. Просто ты все видишь по-своему… Ладно, шучу!..
На какое-то мгновение глаза Ратти вспыхнули безумным гневом. Вспыхнули и погасли. Овладев собой, она скрыла гнев под вымученной улыбкой.
— Ты уж прости, Рима. Наверно, мой взгляд на вещи так же узок и ограничен, как и мой жизненный круг… В этом все дело.
Рима промолчала. Потом, подняв с полу хозяйственную сумку, взглянула на часы.
— Нам пора…
До самой площади они шли молча. Наконец Ратти — просто чтобы избавиться от чувства напряженной неловкости — сказала:
