из рук что-то выскользнуло…
Лицо Римы сделалось вдруг озабоченным и серьезным.
— Ратти! Ты, кажется, стала очень много пить. Разве вчера в городе…
Ратти сосредоточенно топтала тяжелыми ботинками глубокий снег.
— Про вчерашний день лучше не надо… Мне вчера хотелось до смерти нахлестаться — были причины…
— Ратти!
Ратти продолжала безжалостно топтать снег, словно хотела растоптать, раздавить, сокрушить самое себя.
— Считай, полжизни разменяла, а только вчера вдруг увидела все, что могло бы стать моим!
— Ой, Ратти!
Рима хотела еще что-то добавить, но тут перед ними появился Кеши. Ловко подхватил под руки, рассмеялся:
— Осторожнее, скользко ведь! Вы обе, я вижу, не по дороге идете, а в облаках витаете…
Рима сердито передернула плечами:
— Да ну тебя! Вот ведь глаз у человека!
Ратти звонко расхохоталась. Исподтишка взглянула на Риму. Та перехватила ее взгляд, и обе они понимающе усмехнулись — словно пришли относительно Кеши к какому-то важному решению.
Приготовив все необходимое, Рима привела Ратти на кухню. В кухне топилась плита — на электричество об эту пору надежда была плохая. На столе — мелко нарезанный лук, чеснок, сушеный имбирь, гранаты, свежая простокваша, сливочное масло; полная сковорода бараньих котлет. Ратти с изумлением огляделась вокруг:
— Вот это кухня! Откуда у тебя такие кастрюли? Привезла?
— Нет, здесь купила.
Ратти поглядела на Риму с ласковой усмешкой. Хотела что-то сказать, но не смогла отыскать нужных слов и слегка нахмурилась. Рима поспешила прийти на помощь:
— Ты там, у себя, часто готовишь?
— Да нет. Как придется…
У Римы вдруг защипало в горле. Отвернулась, набрала полный кувшин воды, поставила на стол.
— Так довольно?
— Хватит.
Ратти снова окинула взглядом кухню и ласково посмотрела на Риму.
— Молодец ты! Если в кухне порядок, значит, и дом — полная чаша.
Рима тихонько усмехнулась.
— Кеши, когда здесь появится, сразу заметит, что не так.
— Острый глаз у твоего Кеши, ничего не скажешь!
Рима поглядела на Ратти испытующе-требовательно — как старшая подруга:
— Послушай, между ним и тобой все время что-то происходит. Что такое? В чем дело?
Ратти высыпала нарезанный лук в кипящее масло. Склонившись над плитой, некоторое время скрывала свое лицо от глаз Римы. Потом сняла с огня сковороду и подчеркнуто безразличным тоном ничего не понимающего человека спросила:
— Ты так думаешь?
— Я не думаю, просто вижу.
Ратти, не отвечая, несколько секунд внимательно разглядывала Риму. Рима ждала ответа.
Ратти еще помолчала, как бы расставляя что-то на полочках сознания, а потом вдруг, словно решив сдаться, сложить оружие, сказала:
— Может, оно и верно — то, что ты говоришь… С тех пор как я сюда приехала, у меня на душе как-то смутно… Иногда — хорошо, чаще — тоскливо… Сама не знаю, что со мной.
Рима напряженно слушала, видимо пытаясь отыскать в словах Ратти какой-то скрытый смысл. Неожиданно лицо ее просветлело и стало от этого еще более прекрасным.
— Что ж, любить то, что нравится, — право всякого.
Ратти стала серьезной, задумалась. Она смотрела на Риму, но взгляд ее, казалось, пытался прочесть что-то сокровенное не в душе подруги, а в своем собственном сердце.
— Понимаешь, тут дело даже не в праве… Дело в том, способна ты любить или нет.
На минуту отвела глаза. Когда обернулась, Римы уже не было перед ней — только огонь шумел в докрасна раскаленной плите. Чуть-чуть притушив пламя, Ратти принялась жарить на сковороде овощи. В дверь заглянул Кеши.
— Пива здесь выпьешь или на солнышке?
Ратти не подняла головы от шипящей на плите сковороды:
— Можно и здесь.
— Ты что стряпаешь-то? Такой аромат на весь дом!
Ратти не ответила. Кеши, подойдя к плите, осторожно взял за длинную ручку сковороду и отставил ее в сторону. Потом обнял Ратти за плечи и тихонько коснулся губами ее лба. Ратти долго смотрела на него. Она стала вдруг похожа на маленькую девочку, растроганную неожиданным подарком. Еле слышно спросила:
— Как ты узнал, что мне это было нужно? Тебе Рима сказала, да?
Кеши глядел на нее без улыбки.
— Скажи, ты еще не устала терзать себя?
На лице Ратти мелькнула невеселая усмешка.
— Устала. И не устала — тоже… Все вместе как-то…
Помолчав, добавила:
— Вы ведь оба и так все знаете, зачем же спрашивать? Вопросами дела не поправишь.
— Нет, Ратти. Если уж есть ошибка, ее нужно исправить. Непременно.
Лицо Ратти расцвело улыбкой. Задорно тряхнув волосами, сказала:
— И всегда-то ты правильные слова говоришь!
На лбу Кеши — совсем как у Римы — появилась небольшая морщинка.
— Вот что я тебе скажу: ошибаться — плохо, но знать истину и пренебрегать ею — еще хуже, — медленно выговорил он.
Ратти вздрогнула, как от удара.
— Что ты хочешь сказать?
— Только то, что воевать все время с самой собой — нелепо и бессмысленно. Ты сначала найди какого-нибудь противника, а потом уж и воюй с ним.
Ратти, безжалостно раскромсав ножом кокосовую мякоть, высыпала ее на сковороду.
— Ты, видать, про многое знаешь, но про это — нет.
— Ратти!
— Нет.
Кеши задержался на минутку в дверях, словно ожидая от Ратти какого-то знака, потом повернулся и вышел.
В маленькой квадратной комнате — детская кроватка, шкаф, разбросанные по полу игрушки, в углу — включенный радиатор. На абажуре свисающей с потолка лампы — выстиранная детская одежда. Приоткрыв дверь, Ратти шепотом спросила у няньки:
— Что, заснул?
— Нет, госпожа, куда там — все хнычет да вертится. Как мамин голос услышит, так снова глаза раскрывает.
Ратти, подойдя ближе, нагнулась, заглянула: из-под мягкого шелка трепещущих ресниц плутовато мерцали черные глазенки. Склонилась над кроватью и осторожно дотронулась пальцем до губ малыша:
— Ш-ш! Спи скорей!
Малыш звонко рассмеялся. Ратти легонько погладила его по голове, взглянула в смеющиеся детские глаза, уже подернутые дымкой сна, и почувствовала, как нежность к этому ребенку переполняет ее всю, словно капли молока — вымя коровы.
Рожица Куму показалась над сеткой кроватки. Он сонно захныкал — просился на руки. Нянька сердито прикрикнула на него, потом шлепнула — раз, другой — и в конце концов кое-как уложила.
— У тебя у самой-то есть дети?
Строгое, жесткое лицо няньки сделалось как будто еще строже и жестче. От бесплодной тоски потемнели глаза.
— Нет, госпожа! Не суждено им было жить на этой земле — и не жили.
Ратти содрогнулась от возмущения. И этой женщине, холодной и черствой, Рима доверяет своего ребенка!
— Дай-ка сюда мальчика. Сама укачаю.
Взяла малыша на руки, прижала, зажмурилась. Какое же это счастье — глубокое, беспредельное! Пока он не заснет, пока сон не овеет крылом эти нежные веки…
Шепот няньки:
— Заснул, госпожа.
Осторожно уложила Куму в постель. Нянька поправила подушку, прикрыла одеялом.
Ратти окинула няньку с головы до ног внимательным, ощупывающим
