Настя, Гена и Пашка сидят в зале. Пашку меньше всего интересует Маша-птичница и ее маленькие пушистые дру-зья. Его интересует Настя. Он осторожненько взял ее за руку. Настя силой отняла руку, чуть наклонилась к Пашке и не-громко сказала:
-- Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.
Пашка отодвинулся от нее.
-- А вот костюм для полевых работ! -- возвестила старею-щая женщина.
На сцену, под музыку (музыка уже другая -- быстрая, иг-ривая), вышла другая девушка -- в брюках, в сапожках и в курточке. Вся она сильно смахивает на девицу с улицы Горь-кого.
-- Это -- Наташа, -- стала пояснять женщина. -- Ната-ша -- ударник коммунистического труда, член полеводчес-кой бригады. Я говорю условно, товарищи, вы меня, конеч-но, понимаете. -- Женщина обаятельно улыбнулась. -Здесь традиционную фуфайку заменяет удобная современная курт-ка, -продолжает она рассказывать. -- Подул холодный осенний ветер...
Наташа увлеклась ходьбой под музыку -- не среагировала на последние слова.
-- Наташа! -- Женщина строго и вместе с тем ласково по-смотрела на девушку. -- Подул ветер.
Наташа подняла воротник.
-- Подул холодный осенний ветер -- у куртки имеется глухой воротник.
Музыканты играют, притопывают ногами. Особенно ста-рается ударник.
-- Наташа передовая не только в труде, но и в быту. Поэ-тому все на ней опрятно и красиво.
Наташа улыбнулась в зал, как будто несколько извиняясь за то, что она такая передовая в быту.
-- Спасибо, Наташенька.
Наташа ушла со сцены и стала переодеваться в очередное вечернее платье. А женщина стала рассказывать, как надо красиво одеваться, чтобы не было крикливо и в то же время модно. Упрекнула "некоторых молодых людей", которые лю-бят одеваться крикливо (ей очень нравилось это слово -- "крикливо").
...Пашка склонился к Насте и сказал:
-- Я уже вторые сутки страдаю -- так? -- а вы мне -- ни бэ, ни мэ, ни кукареку.
Настя повернулась к Гене.
-- Ген, дай я на твое место сяду.
Пашка засуетился громко.
-- Загораживают, да? -- спросил он Настю и постучал пальцем по голове впереди сидящего товарища. -- Эй, това-рищ! Убери свою голову.
Товарищ "убрал" голову.
Настя осталась сидеть на месте.
-- ...Вот -- вечернее строгое платье простых линий. Оно дополнено шарфом на белой подкладке. Как видите, краси-во, просто и ничего лишнего. Каждой девушке приятно будет пойти в таком платье в театр, на банкет, на танцы... В этом сезоне очень модно сочетание цветов черного с белым.
Пашка потянул к себе кофту, которая была у Насти на руке, как бы желая проверить, в каком отношении здесь цве-та черный и белый...
-- Гена, сядь на мое место, -- попросила Настя.
Гена с готовностью сел на место Насти.
Пашка заскучал.
А на сцене в это время демонстрировался "костюм для пляжа из трех деталей".
-- Платье-халат. Спереди на кнопках.
Кто-то из зрителей громко хохотнул. На него зашикали.
-- Очень удобно, не правда ли? -- спросила женщина.
...Пашка встал и пошел из клуба.
Опять сорвалось.
Дома он не раздеваясь прилег на кровать.
-- Ты чего такой грустный? -- спросил Прохоров.
-- Да так... -- отозвался Пашка. Полежал несколько ми-нут и вдруг спросил: -- Интересно, сейчас женщин воруют или нет?
-- Как это? -- не понял Прохоров.
-- Ну, как раньше... Раньше ведь воровали.
-- А-а... А черт его знает. А зачем их воровать-то? Они и так, по-моему, рады, без воровства.
-- Это, конечно. Я так просто, -- согласился Пашка. Еще немного помолчал. -- И статьи, конечно, за это никакой нет?
-- Наверно. Я не знаю.
Пашка поднялся с кровати, заходил по комнате. О чем-то сосредоточенно думал.
А в это время в ночной библиотеке ссорились Настя с Геной.
-- Генка, это же так все смешно, -- пыталась урезонить Настя жениха.
-- А мне не смешно, -- упорствовал тот. -- Мне больно. За тебя больно...
-- Неужели ты серьезно думаешь, что...
-- Думаю! Потому что -- вижу! Если ты можешь с первым встречным...
-- Перестань!!! -- оборвала его Настя.
-- А почему "перестань"? Если ты можешь...
-- Перестань! -- опять властно сказала Настя.
Стоит Пашка у окна, о чем-то крепко думает. И вдруг со-рвался с места и пошел вон из комнаты, пропел свое люби-мое:
И за борт ее бросает
В набежа-авшую волну...
Хлопнула дверь.
Гена тоже сорвался с места и без слов пошел вон из биб-лиотеки.
Хлопнула дверь.
Настя осталась одна.
Горько ей.
Была сырая темная ночь. Недавно прошел хороший дождь, отовсюду капало. Лаяли собаки. Тарахтел движок.
Во дворе РТС его окликнули.
-- Свои, -- сказал Пашка.
-- Кто -- свои?
-- Колокольников.
-- Командировочный, что ль?
-- Да.
В круг света вышел дедун -- сторож в тулупе, с берданкой.
-- Ехать, что ль?
-- Ехать.
-- Закурить имеется?
-- Есть. Закурили.
-- Дождь, однако, ишо будет, -- сказал дед и зевнул. -- Спать клонит в дождь.
-- А ты спи, -- посоветовал Пашка.
-- Нельзя. Я тут давеча соснул было, да знаешь...
Пашка прервал словоохотливого старика:
-- Ладно, батя, я тороплюсь.
-- Давай, давай. -- Старик опять зевнул.
Пашка завел машину и выехал со двора.
На улицах в деревне никого не было. Даже парочки куда-то попрятались. Пашка ехал на малой скорости. У Настиного дома остановился. Вылез из кабины. Мотор не заглушил.
-- Так, -- негромко сказал он и потер ладонью грудь: вол-новался.
Света в доме не было. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь голые деревья слабо мерцающие темные окна горницы. Там, за этими окнами, -- Настя. Сердце Пашки громко колотилось.
Он кашлянул, осторожно потряс забор -- во дворе молча-ние. Тишина. Каплет с крыши.
Пашка тихонько перелез через низенький забор и пошел к окнам. Слышал только приглушенное ворчанье своей вер-ной машины, свои шаги и громкую капель.
Около самых окон под его ногой громко треснул сучок. Пашка замер. Тишина. Каплет. Пашка сделал последних два шага и стал в простенке. Перевел дух.
Он вынул фонарик. Желтое пятно света поползло по сте-нам горницы, вырывая из тьмы отдельные предметы: печку-голландку, дверь, кровать... Пятно дрогнуло и замерло. На кровати кто-то зашевелился, поднял голову -- Настя. Не ис-пугалась. Легко вскочила и подошла к окну. Пашка выклю-чил фонарик.
Настя откинула крючки и раскрыла раму.
Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.
-- Ты что? -- спросила она негромко.
"Неужели узнала?" -- подумал Пашка. Он хотел, чтоб его принимали пока за другого. Он молчал.
Настя отошла от окна. Пашка снова включил фонарик. Настя направилась к двери, прикрыла ее плотнее и вернулась к окну. Пашка выключил фонарь.
Настя склонилась над подоконником... Он отстранил ее и полез в горницу.
-- Додумался? -- сказала Настя потеплевшим голосом. -- Ноги-то хоть вытри, Геннадий Николаевич.
Пашка продолжал молчать. Сразу обнял ее, теплую, мяг-кую... Так сдавил, что у ней лопнула на рубашке тесемка.
-- Ох, -- глубоко вздохнула Настя. -- Что же ты делаешь? Шальной...
Пашка начал ее целовать... Настя вдруг вырвалась из его объятий, отскочила, судорожно зашарила рукой по стене, отыскивая выключатель.
"Все. Конец". Пашка приготовился к худшему: сейчас она закричит, прибежит ее отец и будет его "фотографиро-вать". На всякий случай отошел к окну. Вспыхнул свет... Настя настолько была поражена, что поначалу не сообрази-ла, что стоит перед посторонним человеком в нижнем белье.
Пашка ласково улыбнулся ей.
-- Испугалась?
Настя схватила со стула юбку, надела ее, подошла к Пашке...
-- Здравствуйте, Павел Егорыч.
Пашка "культурно" поклонился... И тотчас ощутил на левой щеке сухую звонкую пощечину. Он ласково посмотрел на Настю.
-- Ну зачем же так, Настя?
А Гена ходит, мучается по комнате. "Неужели все это серьезно?" -думает он. Постоял у окна, подошел к столу, постоял... Взял журнал, прилег на диван.
И тут вошел Пашка.
-- Переживаешь? -- спросил он.
Гена вскочил с дивана.
-- Я не понимаю, слушай... -- начал он строго.
-- Поймешь, -- прервал его Пашка. -- Любишь Настю?
-- Что тебе нужно?! -- взорвался Гена.
-- Любишь, -- продолжал Пашка. -- Иди -- она в маши-не сидит.
-- Где сидит?
-- В машине! На улице.
Гена взял фонарик и пошел на улицу.
-- А ко мне зря приревновал, -- грустно вслед ему сказал Пашка. -- Мне с хорошими бабами не везет.
Настя сидела в кабине Пашкиной машины.
Гена постоял рядом, помолчал... Сел тоже в кабину. Мол-чат. Чем нелепее ссора, тем труднее бывает примириться -- так повелось у влюбленных.
А Пашка пошел на Катунь -- пожаловаться родной реке, что не везет ему с идеалом, никак не везет.
Шумит, кипит в камнях река... Слушает Пашку, понима-ет и несется дальше, и уносит Пашкину тоску далеко-далеко. Жить все равно надо, даже если очень обидно.
Утро ударило звонкое, синее. Земля умылась ночным дождиком, дышала всей грудью.
Едет Пашка. Устал за ночь.
У одной небольшой деревни подсадил хорошенькую круг-лолицую молодую женщину.
