Утро ударило звонкое, синее. Земля умылась ночным дождиком, дышала всей грудью.
Едет Пашка. Устал за ночь.
У одной небольшой деревни подсадил хорошенькую круг-лолицую молодую женщину.
Некоторое время ехали молча.
Женщина поглядывала по сторонам.
Пашка глянул на нее пару раз и спросил:
-- По-французски не говорите?
-- Нет, а что?
-- Так, поболтали бы... -- Пашка закурил.
-- А вы что, говорите по-французски?
-- Манжерокинг!
-- Что это?
-- Значит, говорю.
Женщина смотрела на него широко открытыми глазами.
-- Как будет по-французски "женщина"?
Пашка снисходительно улыбнулся.
-- Это -- смотря какая женщина. Есть -- женщина, а есть -- элементарная баба.
Женщина засмеялась.
-- Не знаете вы французский.
-- Я?
-- Да, вы.
-- Вы думаете, что вы говорите?
Бежит машина. Блестит Катунь под нежарким осенним солнышком.
-- ...А почему, как вы думаете? -- продолжается разговор в кабине.
-- Скучно у нас, -- отвечает Пашка.
-- Ну а кто виноват, как вы думаете?
-- Где?
-- Что скучно-то. Кто виноват?
-- Начальство, конечно.
Женщина заметно заволновалась.
-- Да при чем же здесь начальство-то? Ведь мы сами иногда не умеем сделать свою жизнь интересной. Причем с мелочей начиная. Я уже не говорю о большем. Вы зайдите в квартиру к молодой женщине, посмотрите!.. Боже, чего там только нет! Думочки разные, подушечки, слоники дурацкие...
Пашкиному взору представилась эта картина: думочки, сумочки, вышивки, слоники... Катя Лизунова вспомнилась (знакомая его).
-- ...Кошечки, кисочки, -- продолжает женщина. -- Это же пошлость, элементарная пошлость. Неужели это трудно понять? Ведь это же в наших руках -- сделать жизнь интересной.
-- Нет, если, допустим, хорошо вышито, то... почему? Бывает, вышивать не умеют, это действительно, -- вставил Пашка.
-- Да все равно, все равно!.. -- загорячилась женщина. -- Поймите вы это, ради Бога! Неужели трудно поставить ка-кую-нибудь тахту вместо купеческой кровати, повесить на стенку три-четыре хорошие репродукции, на стол -- какую-нибудь современную вазу...
Пашке опять представилась комната знакомой ему Кать-ки Лизуновой. Волшебством кинематографа высокая Катькина кровать сменяется низкой тахтой, срываются со стен вышивки и заменяются репродукциями картин больших мастеров, исчезают слоники...
-- Поставить книжный шкаф, на стол бросить несколько журналов, торшер поставить, -- продолжает женщина.
...А в комнате Катьки Лизуновой (по команде женщины, под ее голос), продолжают происходить чудесные преобразо-вания...
И вот -- кончилось преобразование. (Смолк голос жен-щины.)
И сидит в комнате не то Катька, не то совсем другая жен-щина, скорей всего француженка какая-то, но похожая на Катьку. Читает.
И входит в комнату сам Пашка -- в цилиндре, в черном фраке, с сигарой и с тросточкой. Раскланялся с Катькой, снял цилиндр, уселся в кресло и начали они с Катькой шпа-рить по-французски. Да так это у них все ловко получается! Пашка ей с улыбкой -- слово, она ему -- два, он ей -- слово, она ему -- два. Да все с прононсом, все в нос.
-- ...Неужели все это трудно сделать? -- спрашивает жен-щина Пашку. -Ведь я уверена, что денег для такой обста-новки потребуется не больше.
Пашка с интересом посмотрел на женщину. Она ему явно нравится.
-- Можно, наверно.
-- Можно!.. Все можно. Сами виноваты. Это же в наших возможностях.
А над русской землей встает огромное солнце. Парит пашня. Дымят далекие костры. Стелется туман.
Едут Пашка с женщиной.
Пашка заметил, что женщина что-то уж очень нетерпели-во стала посматривать вперед. Спросила:
-- А долго нам еще ехать?
-- Еще километров тридцать с гаком. Да гак -- километ-ров десять.
-- Сколько? -- Женщина затосковала.
Пашка понял: приспичило. Выбрал место, где тракт бли-же всего подходит к Катуни, остановил машину.
-- Ну-ка, милая, возьми ведерко да сходи за водой. А я пока мотор посмотрю.
-- С удовольствием! -- воскликнула женщина, взяла ведро и побежала через кустарник вниз, к реке. Пашка вни-мательно посмотрел ей вслед.
Муж действительно ждал жену на тракте. Длинный, оп-рятный, с узким остроносым лицом. Очень обрадовался. Рас-терялся: не знал -- то ли целовать жену, то ли снимать чемо-даны с кузова. Запрыгнул в кузов.
Женщина полезла в сумочку за деньгами.
-- Сколько вам?
-- Нисколько. Иди к мужу-то... поцелуйтесь хоть -- я от-вернусь. -Пашка улыбнулся.
Женщина засмеялась.
-- Нет, правда, сколько?
-- Да нисколько! -- заорал Пашка. -- Кошмар с этими... культурными. Другая давно бы уж поняла.
Женщина пошла к мужу.
Тот стал ей подавать чемоданы. Негромко стал выговари-вать:
-- Почему все-таки одна приехала? Я же писал: не садись одна с шофером. Писал?
-- А что тут особенного? -- тоже негромко возразила жен-щина. -- Он хороший парень.
-- Откуда ты знаешь, хороший он или плохой? Что у него, на лбу написано? Хороший... Ты еще не знаешь их. Они тут не посмотрят...
Пашка слышал этот разговор. Злая, мстительная сила вы-толкнула его из кабины.
-- Ну-ка, плати за то, что я вез твою жену. Быстро!
-- А она что, не заплатила? Ты разве не заплатила? -- Муж растерялся: глаза у Пашки были как у рассвирепевшей кошки.
-- Он не взял... -- Женщина тоже растерялась.
Пашка не смотрел на нее.
-- Плати! -- рявкнул он.
Муж поспешно сунулся в карман... Но тут же спохватился.
-- А вы что кричите-то? Заплачу, конечно. Что вы кричи-те-то? Сколько?
-- Два рубля.
-- Что-о! Тут же только пятьдесят копеек берут!
-- Два рубля!!!
-- Олег! -- сказала женщина. -- Немедленно заплати ему... Заплати ему два рубля.
-- Пожалуйста. -- Муж отдал Пашке два рубля.
Машина рванула с места и поехала дальше.
Пашка догнал Кондрата (напарника своего).
Кондрат сидел со стариком хозяином, у которого он ос-тановился. Старики толковали про жизнь. Хозяин рассказы-вал:
-- Да... вот так, значит. Вырастил я их, лоботрясов, шесть человек, а сейчас один остался, как гвоздь в старой плахе. Разъехались, значит, по городам. Ничего, вроде, живут, справно, а меня обида берет: для кого же я весь век горбатил-ся, для кого дом этот строил?
-- Такая уж теперь наша жизнь пошла -- ничего не поде-лаешь.
-- Жись эта меня не касается?
-- Она всех касается, кум.
-- Кхх!.. Мне вот надо бы крышу сейчас новую, а не мо-гу -- сил не хватает. А эта, лонись, приехал младший: поедем, говорит, тять, со мной. Продай, говорит, дом и поедем. Эх ты, говорю, сопля ты такая! Я сейчас кто? Хозяин. А без дома кто? Пес бездомный.
-- Ты зря так... Зря.
-- Нет, не зря.
-- Зря.
-- Ты, значит, никогда не крестьянствовал, если так рас-суждаешь.
-- Я до тридцати пяти годов крестьянствовал, если хо-чешь знать. А опора сейчас -- не дом.
-- А кто же? Тилифизоры ваши? Финтифлюшки разные?
Тут вошел Пашка.
-- Здорово, старички!
Кондрат нахмурился.
-- Подольше не мог?
-- Все в порядке, дядя Кондрат.
Кондрат хочет изобразить из себя -- перед хозяином -- наставника строгого, как бы отца.
-- Шалапутничать начинаешь, Павел. Сма-атри! Я на сколько тебя отпускал?
Пашка для приличия виновато наморщился.
Пауза.
-- Чего делал-то там? -- мягче спросил Кондрат.
-- Лес возили. -- Пашка пошел переодеваться в другую комнату.
-- Посиди с нами, -- пригласил хозяин. -- Мы тут как раз про вас, кобелей, разговариваем.
-- Некогда, братцы, -- отказался Пашка. -- В гости иду.
-- Далеко ли? -- поинтересовался Кондрат.
-- К Лизуновым.
-- Это кто такие?
-- Тэ-э... знакомая одна...
-- Расплодил ты этих знакомых!.. -- строго заметил Кон-драт. -Переломают где-нибудь ноги-то.
-- Искобелились все, -- согласно проворчал хозяин. -- А вот был бы при хозяйстве-то, небось не побежал бы сейчас к Катьке-разведенке, а копался бы дома.
-- Свобода личности, чего вы хотите! -- возразил Пашка.
-- Избаловала вас Советская власть, избаловала. Я бы вам показал личность! Встал бы у меня в пять часов и работал бы, сукин сын, допоздна, пока солнце не сядет. Вот тогда не до Катьки было бы.
Тут вошла хозяйка. Закудахтала...
-- Кум! Здравствуй, кум!
-- Марфынька, -- заныл старик хозяин. -- Однако ж где-то было ведь у нас... кхэ...
-- Чего "было"? Чего закряхтел?..
-- Было же где-то... Нам бы с кумом -- по махонькой.
-- Э-эх... Ладно, для кума...
-- Давай, давай...
Лизуновы ужинали.
-- Приятного аппетита! -- сказал Пашка.
-- Садись с нами, -- пригласил хозяин.
-- Спасибо. -- Пашка присел на припечке. -- Только что из-за стола.
Катя поспешно дохлебала, встала.
Прошли в горницу.
-- Ты что?
Пашка смотрел на Катерину. Стоит -- молодая еще, а уже намучилась, накричалась на своем веку, устала.
-- Так... зашел попроведать.
Пашка натянуто улыбнулся, стало жалко Катьку.
-- Опять в командировку, что ль? -- Катерина угасла.
-- Ага.
-- Надолго?
-- Да нет.
-- Ну, садись.
Пашка присел на крашеный табурет.
