встретила похожие в каком-то модном кафе, только маленькие, они называются «калитки». Где мама научилась печь их, вроде, она никогда не бывала ни в Карелии, ни в Вологде, ни тем более в Финляндии, но в нашей подмосковной деревне никто больше таких не лепил.
У маминой сестры, моей тети, у которой я и жила тогда, когда мамы не стало, пироги никогда не удавались, и она их даже переворачивала, чтобы верхушка тоже зарумянилась. Думаю теперь, что у нее просто была неудачная духовка, но над ней бабоньки потешались: переворачивать пироги, надо ж такое придумать!
При всем при том самым вкусным, самым желанным оставался торт из магазина. Как так, чем он лучше? Вероятно, только недоступностью, недосягаемостью и, конечно, «красотой». Если на день рождения покупался магазинный торт, значит, в семье достаток!
Белая роза
Торт стоял на холодной террасе, чтобы не испортился. Шикарный! Бисквитное дно, а на бисквите – великолепная огромная белая роза из крема с зелёными, из крема же, листочками. Чудо! Лиза несколько раз приподнимала крышку картонной упаковки торта – любовалась.
В субботу должны прийти гости: девочки и даже мальчики! У Лизы – день рождения, тринадцать лет.
Конечно, в качестве угощения будет не только торт с ослепительной розой: сначала мятая картошка с котлетой, на отдельной тарелочке – квашеная капуста, посыпанная сахаром, а из напитков не что-нибудь – «Буратино»!
После пиршества (иначе и не скажешь!) Лиза и гости пойдут гулять. Хорошо, что пруд уже замёрз. Можно кататься на санках, и, разогнавшись с высокого берега, скользить по голубовато-зелёному прозрачному льду долго-долго. Тонкий ледяной покров будет прогибаться, иногда выстреливая красивыми трещинами, змеистыми, как молнии в небе. Ещё можно взобраться на полуразвалившуюся церковь, туда, где давно растут молоденькие берёзки, и полюбоваться сверху на бесконечные заснеженные поля и старый парк в чёрных кляксах грачиных гнёзд. Волшебный день, одно слово – день рождения!
У Лизы немножко побаливает живот, но это не мешает ей праздновать на всю катушку: играть в «Ручеёк», и «Испорченный телефон», и кланяться в пояс перед шеренгой друзей, выкрикивая нараспев: «Бояре, а мы к вам пришли». Но вот «Буратино» почти весь выпит, и котлеты съедены, и только торт ещё ждёт на холодной террасе. Лизе всё сложнее даётся веселье, тянет живот, и правая нога отчего-то никак не хочет выпрямляться. Мама часто и тревожно взглядывает на Лизу и спрашивает озабоченно, устанавливая торт на середину стола под восхищёнными взглядами ребят:
– Что с тобой? Нездоровится?
И Лиза, наконец, сдалась: вышла с мамой на кухню и там расплакалась, то ли от боли, то ли от обиды. И пока ребята ели торт и пили чай, а Лиза, скорчившись, сидела на табуретке, встревоженная мама сбегала к соседу.
Сосед – Константин Иванович – подогнал «ГАЗик» к самому крыльцу, протопал по дорожке в валенках, забыв надеть калоши, и вообще, суетился и нервничал, чем напугал Лизу и без того подозревающую что-то страшное.
До больницы доехали быстро, благо, недалеко – всего каких-то двадцать километров. Почти сразу Лизу осмотрел врач.
– Острый аппендицит, – сказал он, – хорошо, что так скоро привезли. Оперируем.
Лизу переодели в длинную рубашку и тапки, которые постоянно сваливались, пока Лиза в сопровождении двух медсестёр шла к операционной. Как вдруг всё прошло, как и не бывало! И нога выпрямилась, и живот под огромной больничной рубахой не чувствовался вовсе.
– Ой, – обрадовалась Лиза, – не болит! Наверное, не надо операции? Не болит же!
– Ну, голуба, не возвращаться же, – засмеялся врач, натягивая резиновые перчатки.
Операция проходила под местным наркозом, и поэтому Лиза всё-всё ощущала, но как-то отдалённо, как сквозь вату. Только страшилась очень. Пугало всё: и круглая яркая лампа, и белая занавеска, закрывающая половину Лизиного тела, и металлический звон хирургических инструментов. Хорошо, что доктор шутил и задавал вопросы. Из-под маски слова доносились неразборчиво, но, в общем, понятно, и Лиза отвечала громко и подробно.
– Лет сколько тебе? – спрашивал доктор.
– Тринадцать лет. Сегодня исполнилось, день рождения.
Доктор захохотал в голос:
– Вот так подарок мы тебе приготовили! Всем подаркам подарок! На всю жизнь запомнишь!
А Лиза представила изумительной красоты белую кремовую розу с зелёными листочками на бисквитном торте, который она так и попробовала, и загрустила.
Духовка, в частности, и печка вообще – центр любого дома. Печник – уважаемый человек, наравне, пожалуй, только с конюхом и директором совхоза.
Нам однажды клал печку чудаковатый, но очень-очень хороший печник. Мама ему понравилась, и он сложил нам печку «как у Михаила». Кто этот оставшийся неведомым счастливый обладатель чудо-печки?
Наша «как у Михаила» оказалась махонькой, изящной, но с таким количеством печурок маленьких и побольше, какого я не видела ни до, ни после. Вторая, так же, как и наша, поразившая мое воображение, – русская печка у подружки Нины в настоящей избе. А наша – в квартире в совхозном щелястом домике, которую приходилось топить иногда и утром, и вечером: за день тепло выдувало. И в нашей печке, что в той бороде из веселой песенки:
«Если эту бороду
Расстелить по городу,
То проехали б по ней
Сразу тысячи коней,
Три Буденовских полка,
Двадцать два броневика,
Тридцать семь автомоторов,
Триста семьдесят шоферов,
И стрелков четыре роты,
И дивизия пехоты,
И танкистов целый полк!
Вот какой бы вышел толк!» – помещались и вязанка дров, и носки-варежки для просушки, и даже кошка с котятами имели свой отдельный теплый закуток, несмотря на печкину миниатюрность.
Аркашка и другие
У дома притулились сад и огород. Сад – яблони: три антоновки, три штрифеля, аркатная, пепин шафранный и белые яблоки неизвестного сорта. Аркатная – в обиходе «аркашка» – первая от калитки, выше остальных яблонь, стройная, какая-то худенькая даже. Яблоки ее – в коричневую полоску, суховатые, небольшие – созревали первыми. По предубеждению или по правде на зиму их никогда не оставляли, типа они не хранятся долго, и я и мои подруги съедали их, начиная с завязей.
У нас на лавочке постоянно толклись какие-то люди – мамины со-шоферы, просто молодые мужички: мама – красивая, острая и скорая на язык, одинокая…и вот один из них – Юрочкой его звали даже дети – однажды задумчиво сжевав яблочко с крайнего деревца, определил: «Аркатная» сорт называется. Никто ему не поверил, его вообще за дурачка в деревне держали – что еще за Аркатная? Антоновка известна, Белый налив…Но так название и прижилось, Аркатная да Аркатная.
Белого налива у нас в саду не росло, плодоносила одна яблонька у тетки Оли, но под нею стояли ульи. Хлопотливые пчелы, вроде, не обращали на меня никакого внимания, деловито подлетая к летку, натужно гудя – полные. И чем более белел, созревая, налив, тем больше пчел вылетало из улья, отправляясь по своим заготовительным делам. Поэтому к
