как завороженная. Она не слышала криков людей, не видела, как Влас, только что подъехавший на стройку, спрыгнул на ходу с саней и опрометью бросился в её сторону, не почувствовала, как сильным толчком своих больших рук он отбросил её в сторону, как сам упал в снег. Опомнилась и пришла в себя Надийка только тогда, когда очнулась в сугробе. Нога и правый бок сильно ныли, но она была в порядке. Тут же она села и обернулась назад. Глазам её предстала куча переломанных досок, лежащих кучей на снегу – леса рухнули, а под ними оказался Влас. Надийка узнала его, хоть он и лежал лицом в снег, и почти весь скрыт был досками. Она поняла, что это именно он вытолкнул её из опасного места и этим спас ей жизнь, иначе сейчас её бы, скорее всего, уже не было в живых. Влас не шевелился и весь был в крови. Девушка закричала страшным голосом. Тут же распахнулись двери школы, и оттуда выскочила перепуганная Лидия Николаевна в одном шерстяном платьице, с платком на плечах. За нею следом выбежали люди, которые занимались там работами, а из часовни уже спешили навстречу им другие мастера. Надийка, сначала на четвереньках, а затем, поднявшись на ноги, и припадая на одну ногу, кинулась к своему крёстному. Не видя никого вокруг, она первая подбежала к Власу, схватила доски и начала их трясти, пытаясь вытянуть из кучи, отбросить прочь. Но, конечно же, доски были очень тяжёлыми, и у неё ничего не получалось. Она кричала и рыдала во весь голос так, что у людей прихватило сердце от этой картины, на которую жутко было смотреть.
Подоспевшая Лидия Николаевна подскочила к Надийке сзади, и, крепко обхватив её за талию, потащила назад. Мужики тут же принялись растаскивать доски, рубить их топором, освобождая Власа из этого деревянного плена. Надийка же безутешно рыдала, слёзы градом катились по её щекам, и она не видела ничего, кроме окровавленного бездыханного Власа, лежащего ничком под лесами. Прибежала Мария, которая набирала воду у колодца, и издалека увидев эту трагедию, побросала вёдра и коромысло, и побежала скорее к часовне, она была насмерть перепугана и бледна. Учительница тут же передала Надийку ей в руки и та крепко схватила девочку, прижав к себе, сама же Лидия Николаевна кинулась к Власу, которого уже освободили к этому времени из-под завала. Лидия Николаевна бухнулась перед ним на колени прямо в снег, осторожно обхватила ладонями его лицо, и встревоженно вгляделась в него. И вдруг Влас приоткрыл глаза и одними губами прошептал:
– Надийка…
– С ней всё хорошо, Влас, всё хорошо, – заторопилась, заикаясь и спотыкаясь в словах, Лидия Николаевна.
В этот момент к ним подбежала Надийка, вырвавшаяся из Марииных рук, она принялась обтирать от крови лицо Власа своими маленьками ручками, гладить его волосы, не сдерживая рыданий, и только твердила сквозь слёзы одну фразу:
– Дядя Влас, не умирай. Дядя Влас не умирай. Я тебя так люблю, ты так нужен мне.
Влас посмотрел на девочку, улыбнулся одними уголками глаз, из которых скатилась скупая мужская слеза, и тихо ответил:
– И я тебя люблю, моя девочка.
В ту же минуту он вновь закрыл глаза и потерял сознание.
Надийка прижалась к нему и принялась кричать криком, никого не подпуская к крёстному.
– Быстро, подводу сюда! – закричала Лидия Николаевна, – И принесите кто-нибудь мои вещи из школы.
– Скорее, скорее, подводу! – заторопились мужики.
Тут же подлетел к ним односельчанин Григорий на санях, мужики аккуратно переложили Власа на доски, и затем подняли в сани. Лидия Николаевна сняла с плеч платок, и обернула им голову Власа, бабы принесли ей из школы её пальтишко и тёплую шаль. Мария прыгнула в сани вместе с ними, обняла Надику.
– Надийка, сейчас мы довезём тебя до дома, – глядя ей в глаза, чётко и громко сказала Лидия Николаевна, – А сами поедем в село, Власу срочно нужно в больницу, к врачу, нельзя медлить ни секунды.
Надийка закивала быстро-быстро, глаза её были дурные.
– Гони! – крикнула учительница Григорию, и лошадь понеслась со всей силой, на которую только была способна.
Люди остались стоять на дороге, глядя им вслед. Бабы плакали, мужики вздыхали и охали, все крестились, жалея Власа.
У дома Захарихи сани резко затормозили.
– Скорее слазьте, – приказала коротко Лидия Николаевна Марии и Надиийке.
– Я поеду с вами! – вцепилась Надийка в подол платья Лидии Николаевны.
– Нет, – отрезала та, – Надийка, посмотри на меня.
Она схватила лицо девушки своим руками и развернула к себе:
– Некогда спорить. Ты должна остаться дома. С Власом всё будет хорошо. Я буду с ним. Ты мне веришь?
Надийка, не говоря ни слова, кивнула.
– Всё, давайте, с Богом.
И лошадь тут же рванула с места, запорошив Марию и Надийку, оставшихся стоять у ворот, снегом из-под копыт. Они проводили её взглядом до поворота, и поковыляли домой, Мария придерживала Надийку под руку и вела её аккуратно и бережно.
– Батюшки, что это с вами? – перепугалась Захариха, завидев обеих, – На вас лица нет! Надийка! Ты чего хромаешь? Что стряслось?
Надийка, молча, прошла в свою комнату и прямо в одежде повалилась на постель, напугав этим старуху ещё больше, Мария же усадила Захариху на стул и только потом начала, сбиваясь, рассказывать про случившуюся трагедию. Захариха плакала и крестилась. Выслушав Марию, они заторопились в комнату к Надийке, та сползла с постели на пол, и, лёжа на полу, навзрыд рыдала, и молилась. Мария попыталась её раздеть, но ничего не смогла сделать, девушка была, как деревянная, руки и ноги её не гнулись, глаза были закрыты, она никого не видела и не слышала. В это время прибежала Глафира, ахая и охая. Всем вместе им удалось поднять Надийку с пола, снять с неё верхнюю одежду и уложить в постель.
– Надо ей горячего чаю с мёдом сделать, – сказала Глафира.
Они напоили девушку чаем, который та послушно выпила, всё так же не открывая глаз, из которых катились градом слёзы. Затем женщины укрыли Надийку одеялом, и уселись рядом, держа её, и не позволяя ей биться в истерике, девушка то уходила в забытье, то вновь приходила в себя.
Она всё твердила молитвы, просила Бога и Богородицу о том, чтобы те спасли её крёстного, а то обращалась к той, которую она никогда не видела, к той, которая дала ей жизнь. Она звала её, не открывая глаз, и умоляла:
– Мама! Мамочка! Помоги дядю Власу, я знаю, ты можешь ему помочь!
Женщины плакали, слушая эти слова, у всех на сердце было тягостно и темно. Выживет ли Влас? И что будет с Надийкой, если он умрёт? Как девушка переживёт это? Наконец опустились сумерки, и Мария с Глафирой поспешили домой, нужно было кормить Ладушку, что осталась с Николаем дома. Да и Степан уже, небось, волнуется. Захариха проводила их и вернулась к Надийке. Впереди была долгая тёмная ночь, полная страха и надежды. Старуха, заламывая руки, устремила взгляд старческих глаз на икону в изголовье постели и вымолвила сквозь слёзы:
– Матушка Богородица, Заступница, помоги…
Прошёл месяц. Надийка тяжело болела. Она вся высохла и похудела. Ручки её превратились в тоненькие веточки, а пальчики стали такими слабыми, что она не могла удержать в них даже карандаш, который Захариха то и дело пыталась ей подсунуть, с тем умыслом, чтобы отвлечь внучку, вернуть её к жизни, заставить через любимое дело и труд бороться с душевным недугом. Однако, всё было напрасно. Надийка отказывалась от еды, не хотела разговаривать, и бросила даже вышивку, без которой она не мыслила до этого жизни и каждую свободную минутку брала в руки иголочку и канву. Блестящие, живые её глазки провалились, потухли и стали отрешёнными. Под ними залегли глубокие тени. Только Марии удавалось уговорить девушку принять немного пищи, Мария приходила два-три раза в неделю, и, усевшись на кровать рядом с Надийкой, брала её руку в свои, растирала её пальчики, говорила с ней. Иногда Надийка отвечала, но чаще всего молчала или и вовсе
