class="p1">– Тьфу ты, Надийка! Испугала меня, ну кто ж так подкрадывается-то?
– Прости, бабунечка, я не хотела, – рассмеялась девушка.
– Пойдём, конечно, коли уж обещались, – ответила Захариха на вопрос.
– С тётей Лидой?, – старуха застыла с ухватом в руках, удивлённо глядя на внучку.
– Да, я теперь так её стану называть.
– Ну ладно, когда так, давай-ка умывайся, позавтракаем да и пойдём, помолясь.
После завтрака щёки девушки порозовели, однако она всё ещё оставалась очень худой и бледной от перенесённого потрясения и волнений за крёстного. Они с Захарихой оделись потеплее, ведь на дворе стояли январские трескучие морозы, и не торопясь направились по дороге к дому Власа. На морозе Надийка разрумянилась, повеселела, взбодрилась, и Захариха радовалась, глядя на внучку, и оттого и сама шагала веселее, даже её больные ноги сегодня, казалось, дали ей передышку и не ныли. В руках Захариха несла большую корзину с гостинцами – пирогами и соленьями. Не успели они ещё дойти до ворот дома Власа, как им навстречу уже выбежала, кутаясь в большую шаль, Лидия Николаевна.
– Здравствуйте, мои дорогие! А я вас в окно увидела, да сразу и побежала встречать. Идёмте в избу.
– Лидия Николаевна, – спросила Надийка после того, как они расцеловались и обнялись, – А можно я стану вас тётей Лидой называть?
– Конечно, можно, моя девочка, – улыбнулась Лидия Николаевна, – Ну, пойдёмте же в дом. Там и поговорим. Влас уже вас заждался.
– А он не спит? – снова спросила Надийка.
– Нет, не спит, давно проснулся, уже и работать пытается, – Лидия Николаевна рассмеялась.
В избе было тепло, и вкусно пахло свежим деревом. Влас сидел у стола, и, склонившись, вырезал что-то на деревянной дощечке.
– Дядя Влас! – воскликнула Надийка, и стремглав понеслась к нему, забыв даже разуться.
– Девочка моя! – Влас обхватил Надийку, заключил её в свои крепкие объятия, закачал, как маленькую, – Как ты, моя ты ласточка?
– Я хорошо, дядя Влас! Ты-то как?
– И я, как видишь, молодцом! – засмеялся Влас, утирая заблестевшие глаза.
Сердце его взволновалось не на шутку от встречи с крестницей. Всё то время, пока находился он в сельской больнице, он боялся того, что его просто обманывают, не говоря правды о Надийке, чтобы он встал на ноги и поправился. Самые страшные мысли и предположения лезли в его голову. Но сейчас, увидев, что с девочкой всё в порядке, он впервые смог вздохнуть полной грудью и всё его напряжение долгих недель тотчас же ушло. Он смеялся и радовался, как ребёнок. Надийка с жалостью смотрела на Власа, он сильно похудел, глаза его провалились, а вокруг них залегли тёмные тени, руки стали совсем слабыми.
– Спасибо тебе, дядя Влас, – прошептала Надийка, прижавшись к нему.
– За что же?
– За то, что ты мне жизнь спас.
– Да что там, так распорядился Господь, это Ему спасибо, что Он меня вовремя туда направил, и я оказался в нужном месте в нужное время, – ответил Влас.
Он с трудом поднялся с лавки, взял в руки свою тросточку, и, прихрамывая, подошёл к Захарихе. Та обняла его:
– Как же ты изменился, Влас! Ну, ничего, ты мужик молодой, крепкий, скоро поправишься. Лидия Николаевна тебя выходит.
– У-у, – засмеялся Влас, – Это точно. Доктор у меня строгий, она мне шагу не даёт ступить без всяческих указаний, всё учит меня, уму-разуму наставляет.
– А то как же, – ответила Лидия Николаевна, – Ведь я учительница.
И все засмеялись.
– Лидия Николаевна ко мне пока днём приходит, после уроков, обед сварить да помочь, – сказал Влас, – А вот скоро мы распишемся и обвенчаемся, всё как полагается, там и переедет она ко мне насовсем, а пока при школе она так же живёт.
– Жила бы у нас, – покачала головой Захариха, – Мы ведь не гнали.
– Да что вы, – взяла старуху за руки Лидия Николаевна, – Конечно же, не гнали! Да мне самой так сподручнее, при школе-то. И так вот, видите, занятия пришлось начинать не с сентября, как рассчитывали мы ранее, а с января. Но зато сейчас уроки у ребят идут полным ходом, вот Надийка поправится окончательно и тоже станет к нам в школу приходить, правда, Надийка?
– Конечно! – воскликнула та, сияя глазками.
– А мне хорошо при школе, вы не волнуйтесь за меня, – сказала она Захарихе, – Там у меня уютная комнатка, печка, всё хорошо. Да и что там… Скоро уже мы распишемся, станем законными мужем и женой, так что недолго мне там жить.
– Слава Богу, всё улаживается, – перекрестилась Захариха.
– Пойдём, Надийка, я тебе свои новые наброски покажу, может, чего подскажешь, как лучше сделать, – сказал Влас.
– Идём, дядя Влас, – ответила девушка, она подхватила крёстного под руку, и они зашагали вглубь дома, в дальнюю комнату.
Захариха с Лидией Николаевной направились на кухню, пить чай и беседовать.
– Вы тоже долго не возитесь там, приходите к нам, – велела Лидия Николаевна.
– Придём, – крикнула на ходу Надийка.
Текло время, тихо тикали на стене ходики, из комнаты слышалась неторопливая беседа Власа и Надийки.
– Что-то они засиделись, – сказала Лидия Николаевна, глядя на Захариху, – Идёмте, позовём их. Заодно и дом посмотрите, ведь вы впервые, поди, у Власа?
– Да были раз, – ответила Захариха, – Да только тогда Влас странный был какой-то, мы и ушли скорёхонько. Так и не знаем, что это с ним было. Надийка ему в тот день картину принесла в подарок, сама она её вышила. И лишь только она её Власу-то показала, как с тем и сделалось что-то. Будто по голове его ударили. Замер, не слышит, не видит, мы стояли-стояли, да после и ушли тихонечко, дверь за собою притворили.
Лидия Николаевна вдруг переменилась в лице. Она опустила глаза и замялась, а после взяла Захариху за руку и сказала:
– Идёмте, я вам дом покажу.
Они дошли до комнаты, в которой сидели Влас с Надийкой, и Лидия Николаевна позвала их:
– Влас, показал бы дом гостьям, уж сколько времени Надийка у тебя в крестницах, а ни разу и в гостях не была, разве это дело?
– И, правда, – ответил тот, – Да и засиделись мы что-то, размяться надо бы, спина затекла.
Он поднялся на ноги, взял свою трость, и повёл Захариху с Надийкой по избе. В доме было несколько комнат, всё тут было устроено для того, чтобы жить и радоваться жизни. Они обошли весь дом, и подошли к последней двери, так же изукрашенной резьбой, как и все остальные.
– Ну, и дворец у тебя, Влас! – дивилась Захариха, любуясь убранством.
– Да уж как есть, сам всё делал потихоньку, – засмеялся тот, смущённо оглаживая свою бороду, – Проходите, вот, последняя комната осталась. Это моя спальня.
Он отворил дверь, и все прошли внутрь. Комната была небольшая, но уютная. На окне висела белая занавеска. У стены стояла массивная резная кровать, заправленная покрывалом, на ней горкой высились подушки, рядом с кроватью стоял стол, у другой стены два стула. Надийка принялась внимательно разглядывать резные столбики в изголовье кровати.
– Какая ж красота! Вот это руки у тебя золотые, дядя Влас!
– Да вроде обыкновенные, – тот покрутил свои ладони перед собой.
Все рассмеялись.
И тут взгляд Надийки упал за спину Власа, туда, где на стене висели две картины в деревянных рамочках. Девочка вдруг перестала смеяться и уставилась на картины, не в силах отвести глаз. Сердечко её замерло. В висках застучало глухо. Она словно окаменела. Картины были совершенно одинаковыми. Только одна из них была нарисована карандашами, другая же вышита нитками. Надийка сразу же узнала в одной из них свою работу, но чья же эта – вторая, точно такая же картина, на которой стоит девушка с развевающимися волосами в голубом платье на высоком берегу реки?
– Дядя Влас, что это? – изумлённо и растерянно прошептала Надийка.
Влас побледнел, затеребил свою бороду, видно было, что он испуган и взволнован. Он молчал, руки его затряслись.
– Что это? – вновь повторила Надийка, глаза её потемнели, а ладони сжались
